— Мы не видим ни одной «Ласточки» в небе над Чоргунской позицией, — доложил я. — Мы и не должны, они могли подняться выше. Но даже так, заметив наши сигналы, пилоты бы передали подтверждение.
— Думаете, что-то случилось у генерала Горчакова?
— Или просто с «Ласточками».
Я неожиданно замолчал, осознав простую вещь. Даже не принявшая сигнал «Ласточка» уже помогла — мы узнали, что есть проблема, и могли ее решать. В случае же обычных гонцов генералы бы до последнего считали, что все нормально.
— Мы можем запустить свою «Ласточку» к Горчакову, — решение было таким простым. — Вылетим в сторону Черной речки, сделаем круг за позициями противника и приземлимся уже у генерала.
— Действуйте, — кивнул Данненберг и отъехал обратно на бывшую позицию Пеннфазера, где собирался его штаб.
Кстати, еще одно нововведение, которое сложилось как бы само собой. В моей истории генералы шли с солдатами на передовой, словно не видя для себя другого применения. После же передачи армии «Ласточек», когда даже в самый разгар боя оставалась возможность получать информацию от всех частей и передавать приказы почти в реальном времени, генералы стали этим пользоваться. И вот тот же Соймонов не лежит с пробитой головой, а Данненберг не срывается на крик для сотни солдат, что оказались достаточно близко к нему, а может командовать почти всеми нашими силами.
И так, пока последний резерв не будет введен, пока не будет отдана последняя команда — вот после этого уже можно по старинке отправиться на передовую… Я проводил взглядом Степана, который с техниками готовил вылет своей «Ласточки» — действительно задача именно для старшего пилота. И мой последний резерв… Так что теперь и мне можно заняться делом. Поправив шлем, я повернул стальной рожок наверху [62], открывая режим проветривания, и потопал в сторону платформы Руднева, которая уже добралась до плато.
— Двигаемся налево, вон по той ложбине, — я задал новое направление для укладки рельсов. Как раз от города подтянулись заново загруженные «Карпы», и можно было приблизиться к врагу еще метров на сто.
— А нужно? — вздохнул Руднев, которому уже не терпелось вступить в бой. — У нас же 36-фунтовые пушки, и отсюда до любой из их батарей добьем. А ближе, и у них шанс появится…
— Нам нужно не просто добивать, а сносить любые укрепления. Так что чем ближе подберемся, тем лучше, — я покачал головой. Вроде бы уже столько обсуждали, столько тестов провели, а даже Иван Григорьевич до сих пор не верит до конца в нашу броню. — Не бойтесь, она не подведет.
Я постучал по двойному стальному борту платформы и тоже включился в работу.
Несмотря на то, что англичанам тоже нужно было перегруппироваться, они не прекращали обстрел. И все та же тактика. В отдалении укрепленные батареи, а перед ними цепью стрелки с винтовками. Против нашей пехоты энфилды с пулями Притчетта сработали хорошо, но это пока… Пользуясь небольшими холмами как укрытием, мы ползком продолжили укладку рельсов — все дальше и дальше. Кажется, за полчаса получилось подвести их почти на триста метров до вражеских стрелков, которые так и не поняли, чем именно мы занимаемся.
А потом снова прозвучал сигнал атаки. Трубы, барабаны, тысячи солдат встали в колонны и двинулись на врага.
— Вперед! — крикнул и Руднев.
Двадцать четыре лошади напряглись и с огромным трудом сдвинули платформу с места. Ничего, дальше пойдет легче. Я бежал вместе с моряками и владимирцами нашего отряда под прикрытием стальных бортов. Кто-то из англичан, наконец, обратил на нас внимание и начал стрелять. Сначала просто пули по бортам — никакого вреда. Потом кто-то пристрелялся и запустил ядра прямо по платформе. И опять ничего. Это было так странно, но чугун от удара разлетался, словно бутылка от броска о стену.
А вот кто-то догадался стрелять по лошадям. Сразу несколько захрипели и упали в постромках, но мы уже доехали до одного из заранее отведенных в сторону поворотов. Не до последнего, как хотелось, но тоже неплохо. Выживших лошадей поспешили отцепить всей упряжкой и увести назад, а потом все силы были пущены на подготовку платформы к стрельбе. Упоры, дополнительные листы брони, бойницы с козырьками, чтобы врагу было сложнее попасть…
— Дистанция! — до меня долетел крик Руднева.
Ему что-то ответили, капитан проорал поправки для прицела, а потом первое 16-килограммовое ядро, полное пороха, улетело в цель. Мимо. Но уже с третьего выстрела Руднев сумел накрыть край английской позиции, а потом уже все пушки на трех платформах, что мы дотащили до этого места, открыли огонь. От вражеской батареи, где стояли всего лишь 9-фунтовые орудия, скоро не осталось и следа. А мы… Вроде бы одного из солдат обслуги задела случайная пуля, еще одного обожгло пороховыми газами, но на этом все. Больше потерь не было, а наша батарея перенесла огонь уже на обычные укрепления и стрелков противника.
Казалось, победа уже близка. Наша поддержка, ярость и удаль пехоты — враг откатывался назад. Но тут снова пропели трубы. Приказ всем отходить в защиту.
— Что это значит? — выругался Руднев, командуя заодно смену цели.
— Это значит, что наш гонец не успел. Горчаков не выступил, а французы пришли на помощь своим союзникам, — выдохнул я.
— Значит, все? — один из молодых канониров, кажется, мичман Григорович, вытер текущие по лицу слезы. Или это просто пот?
— Значит, оставляем две платформы, третью гоним за новыми снарядами и порохом, — я взял себя в руки. — Бой будет долгим, но мы не сойдем с этого места!
— Ура! — неожиданно рявкнула вся команда нашего бронепоезда.
И мы продолжили стрелять. Обычные матросы и штурмовики, пользуясь передышкой, рыли окопы. Как наши солдаты умели сбивать позиции врага, не считаясь с потерями, так же могли поступить и англичане с французами. И мы готовились к такому повороту.
* * *
Лорд Кардиган стоял с подзорной трубой, одолженной у одного из лишившихся своих кораблей коммандеров. Тому она пока была без надобности, а вот Джеймсу Томасу хотелось во всех деталях рассмотреть, что еще придумают эти русские. После атаки на бухту он ждал от них новых сюрпризов, и они не подвели.
— Надо же, бронированная платформа, — покачал головой стоящий рядом Генри Уайт. После сражения у Балаклавы