– Завтра у Лаутербаха дежурство в конюшне, – объясняет Пиннеберг. – Завтра мы поедем. Обещаю тебе.
– А потом мы возьмем лодку и поплывем через озеро и вверх по реке Максе. – Она смеется. – Боже, мальчик мой, какие названия! Я все еще думаю, что ты меня разыгрываешь!
– Я бы с удовольствием. Но сейчас мне нужно идти на работу. Пока, жена!
– Пока, муж!
Позже Лаутербах подходит к Пиннебергу.
– Слушай, Пиннеберг, завтра у нас марш, и мой командир сказал мне, чтобы я обязательно был. Раздай корм за меня.
– Мне очень жаль, Лаутербах, но завтра я ни в коем случае не могу! А так бы я с радостью.
– Слушай, ну сделай мне одолжение!
– Нет, правда, не могу. Ты знаешь, в другое время с удовольствием, но на этот раз исключено! Может быть, Шульц сможет?
– Нет, Шульц тоже не может. У него какие-то проблемы с девушкой из-за алиментов. Так что будь добр.
– На этот раз нет.
– Но у тебя же никогда нет планов!
– А на этот раз у меня действительно есть планы.
– Я отработаю два воскресенья за тебя, Пиннеберг.
– Нет, мне это не нужно. И хватит об этом. Я этого делать не стану.
– Ну и пожалуйста, если ты такой. Хотя мой командир мне специально приказал!
Лаутербах ужасно обижен.
С этого все и началось. Затем все продолжилось.
Два часа спустя Кляйнхольц и Пиннеберг остались одни в конторе.
Мухи жужжат и гудят в летнем воздухе. Кляйнхольц сильно покраснел – наверное, он уже выпил пару рюмок и поэтому в хорошем настроении.
Он также совершенно мирно говорит:
– Подежурьте завтра в конюшне за Лаутербаха, Пиннеберг. Он попросил меня об отпуске.
Пиннеберг поднимает взгляд:
– Мне очень жаль, господин Кляйнхольц. Завтра я не могу. Я уже сказал Лаутербаху.
– Ваши дела можно будет отложить, у вас же никогда не было запланировано ничего важного.
– На этот раз, к сожалению, есть дела, господин Кляйнхольц.
Господин Кляйнхольц внимательно смотрит на своего бухгалтера:
– Слушайте, Пиннеберг, не придумывайте историй. Я дал Лаутербаху отпуск, я не могу это отменить.
Пиннеберг не отвечает.
– Смотрите, Пиннеберг, – объясняет Эмиль Кляйнхольц ситуацию вполне по-человечески, – Лаутербах – парень тупой. Но он ведь нацист, а командир его подразделения – мельник Ротшпрак. Я тоже не хочу с ним портить отношения, он всегда помогает нам, когда нужно быстро что-то перемолоть.
– Но я действительно не могу, господин Кляйнхольц, – уверяет Пиннеберг.
– Ну, может, Шульц мог бы подменить, – размышляет Эмиль, разбирая ситуацию, – но он тоже не может. У него завтра семейные похороны, на которых он хочет что-то унаследовать. Ему нужно быть там, вы это понимаете, иначе остальные родственники заберут все себе.
«Какая сволочь! – думает Пиннеберг. – А как же его девки?!»
– Да, господин Кляйнхольц… – начинает он.
Но Кляйнхольц уже разгорячился.
– Что касается меня, господин Пиннеберг, я бы с удовольствием выполнил эту работу, я не такой, сами знаете…
Пиннеберг подтверждает:
– Вы не такой, господин Кляйнхольц.
– Но знаете, Пиннеберг, завтра я тоже не могу. Завтра мне действительно нужно объехать округу и постараться, чтобы мы получили заказы на клевер. В этом году мы еще ничего не продали.
Он выжидающе смотрит на Пиннеберга.
– По воскресеньям мне нужно объезжать покупателей, Пиннеберг, по воскресеньям я встречаюсь с фермерами у них дома.
Пиннеберг кивает:
– А если старый Кубе раздаст корм, господин Кляйнхольц?
Кляйнхольц в ужасе.
– Старый Кубе?! Хотите, чтобы я отдал ему ключи от склада? Кубе еще при моем отце здесь работал, но ключи от склада он никогда в руки не получал. Нет-нет, господин Пиннеберг, вы же понимаете, что вы – единственный, кто может. Вы завтра дежурите.
– Но я не могу, господин Кляйнхольц!
Кляйнхольц в полном недоумении:
– Но я же только что объяснил вам, господин Пиннеберг, что только вы свободны.
– Но я не могу, господин Кляйнхольц!
– Вы же не собираетесь требовать от меня, чтобы я завтра работал за вас только из-за вашего каприза. Что у вас запланировано на завтра?
– Я должен… – начинает Пиннеберг. – Мне нужно… – продолжает он. И замолкает, потому что в спешке ему ничего не приходит в голову.
– Вот видите! Я не могу просто так потерять свой бизнес по продаже клевера только потому, что вы не хотите, господин Пиннеберг! Будьте благоразумны.
– Я благоразумен, господин Кляйнхольц. Но я точно не могу.
Господин Кляйнхольц встает, идет к двери и не сводит с бухгалтера своего печального взгляда.
– Я сильно ошибся в вас, господин Пиннеберг, – говорит он. – Сильно ошибся.
И хлопает дверью.
Ягненок, конечно, полностью на стороне своего мужа.
– Как до такого вообще дошло? И вообще, мне кажется, ужасно подло со стороны других так тебя обманывать. На твоем месте я бы сказала начальнику, что Шульц соврал про похороны.
– Так не поступают со своими сослуживцами, Ягненочек.
Она раскаивается:
– Нет, конечно, нет, ты прав. Но Шульцу я бы все высказала все как есть.
– Я скажу, Ягненок, обязательно скажу.
Теперь они оба сидят в электричке до Максфельде. Поезд переполнен, хотя этот поезд отправляется из Духерова в шесть часов утра. И Максфельде с озером и рекой Максе тоже разочаровывают. Шумно, многолюдно и пыльно. Тысячи людей приехали из Плаца, их машины и палатки стоят сотнями на берегу. О лодке уже не может быть и речи, несколько гребных лодок уже давно заняты.
Пиннеберг и его Эмма – молодожены, их сердца еще жаждут уединения. Они находят эту суету ужасной.
– Давай прогуляемся, – предлагает Пиннеберг. – Здесь повсюду леса, вода и горы…
– Но куда?
– Это совершенно неважно. Главное подальше отсюда. Мы что-нибудь найдем.
И они действительно кое-что находят. Сначала лесная тропинка довольно широкая, по ней идет много людей, но Ягненок утверждает, что здесь под буками пахнет грибами, и уводит его в сторону. Они углубляются все дальше в зелень и вдруг оказываются между двумя лесными склонами на лужайке. Они взбираются на другую сторону, держась за руки, и, когда поднимаются наверх, натыкаются на просеку, которая тянется бесконечно глубоко в лес, поднимаясь и спускаясь по холмам. Они продолжают идти дальше.
Над ними медленно и постепенно поднималось солнце, и иногда морской ветер, далеко-далеко с Балтийского моря, врывался в кроны буков и громко шумел. Морской ветер такой же, как и там, где Ягненок жила раньше, – это было давным-давно, и она рассказывала своему Ганнесу о единственном летнем путешествии в своей жизни: девять дней в Верхней Баварии, с тремя подругами.
Он тоже разговорился и рассказал о том, что всегда был одиноким, что не