Дальше! Дальше, Ягненок, ведь мир велик, Берлин огромен – должны же быть и хорошие люди, которые знают, что дети – это благословение…
– Мы ждем ребенка.
– О, это ничего страшного! Дети ведь должны быть, не так ли? Только вот ребенок ужасно портит квартиру – вечная стирка, пар и запахи, а у нас такая хорошая мебель. А потом ведь ребенок может поцарапать паркет. С удовольствием, в общем, но я вынуждена вместо пятидесяти марок взять с вас восемьдесят… Ну, или хотя бы семьдесят.
– Нет, спасибо, – говорит Ягненок и идет дальше.
Она видит очень красивые квартиры – светлые, с большими окнами, прилично обставленные комнаты, где висят милые цветные занавески, обои свежие и яркие…
– Ах, Малыш, – вздыхает она.
А потом какая-нибудь пожилая дама смотрит на молодую женщину – а глядеть на нее, право же, удовольствие для любого, у кого есть глаза, – и когда та осторожно заикается о будущем ребенке, пожилая дама, задумчиво разглядывает ее потрепанное синее пальто: «Хорошо, милочка, сто двадцать марок, дешевле никак. Видите ли, восемьдесят идет домовладельцу, а у меня только маленькая пенсия, мне тоже надо жить…»
«О, почему, – думает Ягненок, – почему у нас нет хотя бы немного больше денег! Чтобы можно было не считать каждую копейку и чтобы можно было просто беззаботно радоваться Малышу…»
О, почему, почему? Мимо нее проносятся роскошные автомобили, вокруг нее магазины деликатесов и люди, которые зарабатывают так много, что уже не могут придумать, куда потратить деньги… Нет, Ягненок этого не понимает… Вечером Пиннеберг уже сидит в комнате и ждет ее возвращения.
– Ничего? – спрашивает он.
– Пока ничего, – отвечает она. – Но ты не теряй надежды. У меня такое чувство, что завтра я обязательно что-то найду. О боже, как у меня замерзли ноги…
Но говорит она это, только чтобы отвлечь и занять его. Конечно, ноги у нее действительно ледяные и мокрые… но главное – чтобы он не думал о неудаче с квартирой. А он уже снимает с нее туфли и чулки, растирает ноги полотенцем, согревает их…
– Вот, – говорит он удовлетворенно. – Теперь они снова теплые, надень тапочки.
– Прекрасно, – говорит она. – А завтра я точно что-то найду.
– Не торопись, – говорит он. – Сейчас это не имеет значения, один день ничего не изменит. Я не теряю надежды.
– Нет-нет, – говорит она, – я знаю.
Но она уже почти отчаялась. Бесконечные хождения – какой в этом смысл? За те деньги, что у них есть, ничего приличного не найти.
Она забрела уже и в рабочие кварталы на востоке и севере – бесконечные ужасные доходные дома, переполненные, вонючие, шумные. Жены рабочих открывали ей двери и говорили: «Конечно, можете посмотреть. Но вы же не возьмете. Для вас недостаточно хорошо».
И она осматривала комнаты с пятнами на стенах… «Да, клопы были, но мы их вывели синильной кислотой». Шаткая железная кровать… «Коврик можете тоже взять, если хотите, только лишняя возня…» Деревянный стол, два стула, несколько гвоздей в стене – вот и все. «Ребенок? Сколько угодно, мне все равно, пусть хоть десять орут, у меня своих пятеро…»
– Я не знаю, – говорит Ягненок нерешительно. – Может быть, я еще вернусь…
– Не вернетесь, милочка, – говорит жена рабочего. – Я знаю, как это бывает. Раньше у меня тоже была хорошая комната, не так-то просто решиться…
Нет, так просто не решиться. Это дно, это конец, это отказ от собственной жизни… липкий деревянный стол, он – в одном углу, она – в другом, на кровати орет ребенок…
– Никогда! – говорит Ягненок.
Если она устала, если у нее болит спина, она тихо добавляет:
– Пока нет.
Нет, так легко не решиться, женщина права, и хорошо, что не так легко, ведь потом все пошло иначе.
Однажды днем Ягненок стоит в маленьком магазине мыла на Шпенерштрассе, она покупает пакет «Персила», кусок хозяйственного мыла и соды… Вдруг ей становится плохо, у нее темнеет в глазах, и она едва успевает схватиться за прилавок.
– Эмиль! – кричит продавщица.
Ягненка усаживают на стул, вручают чашку горячего кофе, и, когда зрение наконец к ней возвращается, она виновато шепчет:
– Извините, я сегодня так много ходила…
– Вам стоит себя поберечь, милочка. Небольшая прогулка – это полезно, но не слишком много…
– Я должна, – говорит Ягненок в полном отчаянии. – Мне нужно найти квартиру.
И вдруг она находит в себе смелость, чтобы рассказать двум продавцам мыла о своих безуспешных поисках. Надо же хоть кому-нибудь пожаловаться – с Ганнесом ей приходится быть сильной.
Хозяйка магазина – высокая худая женщина с желтым морщинистым лицом и черными волосами, выглядит строго. Ее муж – толстый краснолицый мужчина в клетчатой рубашке с закатанными рукавами.
– Да, – говорит он. – Да, милочка, они зимой подкармливают птиц, чтобы те не погибли, а вот нашего брата…
– Чепуха, – обрывает женщина. – Не говори ерунды. Пораскинь мозгами. Ничего не придумал?
– Что я должен придумать? – говорит он. – «Германский союз служащих»… скорее уж «Союз обслуги»…
– Знаешь, – ворчит женщина, – девушка и так в отчаянии, только твоих шуток ей не хватало. Подумай лучше…
– О чем?
– Ты ведь знаешь, Эмиль! Путбрезе!
– Ах, ты все еще о квартире?
– Как дела с Путбрезе? Там еще свободно?
– Путбрезе? Разве он что-нибудь сдает?
– Да там, где у него был склад мебели, ты же знаешь!
– Впервые слышу! Ну, если он и сдает эту дыру, лестница там похожа на куриный насест. Как девушка будет по ней подниматься? В ее-то положении…
– Чепуха, – говорит женщина. – Послушайте, милочка, сначала отлежитесь несколько часов, а потом около четырех приходите ко мне, и мы вместе сходим к Путбрезе.
– Спасибо вам, большое спасибо! – говорит Ягненок.
– Да чтоб мне провалиться, если девушка снимет у Путбрезе эту конуру! – усмехается Эмиль. – Я скорее съем свою метлу!
– Да перестань ты, – отмахивается хозяйка.
Ягненок наконец возвращается домой и ложится. «Путбрезе, – думает она. – Путбрезе… Как только я услышала его имя, я сразу поняла, что это оно…»
И она засыпает, вполне довольная своим маленьким обмороком.
Квартира, каких мало. Путбрезе перевозит вещи, а Яхман помогает.
Когда Пиннеберг вечером возвращается домой, его внезапно освещает луч карманного фонарика, и голос командует:
– Стой! Руки вверх!
– Что случилось? – ворчит он. Настроение в последнее время паршивое. – Откуда у тебя фонарик?
– Он нам