Молочница продолжала возмущаться, а я сидела на полу и горько рыдала, уткнувшись лицом в колени.
Глава 14.2
Всхлипы становились все громче, я не могла с ними справиться, чем очень раздражала свою тюремщицу.
— А, ну замолчи! — зарычала сверху молочница, — не хватало еще чтобы твои вопли услышали те, кому не положено! Не для того тебя возвращали, чтобы Вершителям в лапы отдавать.
Кто такие Вершители – я не знала. Да и плевать мне было. Хоть Вершители, хоть «мирные» жители острова — никакой разницы. Все они видели во мне не человека, а лишь средство для достижения целей. И жизнь моя не представляла никакой ценности ни для тех, ни для других.
Брейви-Бэй слишком привык жить сытно и в достатке, и теперь, когда природа дала сбой и устроила жестокое испытание, они искали виноватых и утешали себя мыслью, что стоит принести жертву и все наладится.
Чудовищное суеверие, и я в самом центре. Тонула, барахтаясь из последних сил, но с каждой минутой все сильнее накрывала безысходность. Я одна, и никто меня не спасет.
— Еще хоть что-то услышу, отхожу по хребтине, так что шевельнуться не сможешь? Уяснила?
Я притихла и, закусила губу, глотала очередной всхлип, прекрасно осознавая страшную правду. Никому я тут здоровой не нужна, в жертву можно принести и калеку.
Тетушка Мотя для верности еще раз обругала меня и, убедившись, что я замолчала, ушла в другую часть дома, тяжело шаркая ногами.
Вокруг меня снова осталась лишь одна темнота.
Я больше не пыталась вскрыть задвижку — даже если мне это удастся, молочница подстраховалась, придавив люк чем-то тяжелым. Последняя надежда — это дождаться, когда меня вытащат из подпола и попытаться сбежать.
Время тянулось бесконечно медленной патокой. В подвале было не понятно день сейчас или ночь. Жизнь замерла. Оставалось только ждать.
Я дремала. Не могла заснуть, но и в полноценный сон не проваливалась. Дрейфовала на поверхности, порой не различая, где явь, а где грезы. То шла по узкой дороге, ведущей к старому приюту, то бродила в парке среди каменных драконов, то ощущала духоту заплесневелого подвала.
Еще снился дождь, ласковый, теплый, пытающийся утешить и забрать себе мои страхи. С ним я улыбалась, и мне было хорошо.
А потом наверху скрипнула дверь и раздались чужие голоса.
— Чего расшумелись? — Мотя тут же ринулась навстречу, — напились что ли? Дураки окаянные.
— Цыц, старуха, — прикрикнул на нее муженек, — вопросы важные были. Не на сухую же их решать.
— И как? Решили? — едко поинтересовалась она.
— А-то! Сегодня ночью все сделаем.
Я похолодела, слушая, как с явным бахвальством Тито отчитывается перед своей старой женой.
— Готовь половики, Молли. Да побольше.
— Зачем?
— Как стемнеет стирать пойдем, — хохотнул он. Его поддержали еще несколько мужских смешков.
— Совсем мозги пропил? Стирали уже.
— Глупая ты баба, Мотя. Ох, глупая.
— Зато рука тяжелая, — грозно ответила она. Следом послышались звуки возни, ругань и крики.
— Сдурела что ли?
Кто-то из гостей пытался утихомирить разбушевавшуюся молочницу:
— Тише хозяйка, тише. Мы ж не просто так про половики заговорили. Замотаем в них девку, вынесем к реке, а потом по восточному склону, спрятавшись от посторонних глаз затащим на Поклон-гору. Никто и не заметит.
Дальше шло неразборчивое бормотание и тишина
— Так бы сразу и сказали, — Мотя сменила гнев на милость, но мужу видать еще раз отвесила, потому что он снова завопил, — заткнись, дурень старый.
Дом пришел в движение. Кто-то чем-то гремел, кто-то что-то двигал, а я, свернувшись комочком лежала на полу и с ужасом представляла, чем закончится для меня эта ночь. Последняя ночь.
Думая о том, что сегодня все закончится, я жалела только об одном. Мне так хотелось вернуться на Рейнер-Бэй в тот момент, когда мы с Эйсом сидели на пристани, и все-таки поцеловать его. Почувствовать вкус его губ и позволить себе хоть на миг стать счастливой и желанной. Тогда у меня осталось бы хоть что-то хорошее, хоть какое-то подтверждение тому, что жизнь прожита не зря.
Потом наступила тишина. Острая и ядовитая, не предвещающая ничего хорошего. Как затишье перед бурей, готовой снести на своем пути все живое.
Может, про меня забыли?
Напрасная надежда рассыпалась в дребезги, когда раздалось сухое, решительное:
— Пора.
Неумолимые шаги приближались к моей темнице. Почти не дыша, я забилась в самый дальний угол, прекрасно понимая, что это не поможет. Мне не спрятаться. Сердце испуганной птицей билось в груди. В голове гремело «это конец».
Снова скрип отодвигаемой мебели. Крышка подпола открылась и внутрь хлынул свет от ламп. После долгого сидения во тьме, он показался ослепительно ярким и причинял боль. Я прикрыла лицо руками, и в тот же миг почувствовала, как меня грубо хватают и пытаются вытащить наверх.
Я отбивалась изо всех сил, и даже прокусила руку одному их своих тюремщиков.
— Тварь, — по лицу прилетела сильная оплеуха, от которой голова безвольно мотнулась и во рту смешался вкус чужой крови с собственной из разбитой губы.
— Тащите сюда эту кобылу!
Меня поволокли в другую комнату, где внахлест были расстелены разноцветные половики.
Я снова попыталась вырваться. Пнула Тито, от которого разило перегаром зловония, оттолкнула одного из его приятелей и ринулась к выходу, но убежать не смогла, потому что ушлая Мотя, сунула мне под ноги палку от метлы. Я споткнулась и тяжело упала на пол, содрав в кровь локти и колени.
— Вот гадина, — меня грубо вздернули на ноги, толкнули, возвращая обратно в комнату. Кто-то дернул, оторвав рукав платья, а кто-то вцепился в косу, намотав ее на кулак. Закричать я не успела, потому что рот сначала зажала чья-то мясистая вонючая ладонь, а потом на смену ей пришла не менее вонючая тряпка.
Дальше все как в дурном сне. Грубой веревкой стянули руки и ноги, повалили на пол и принялись закатывать в грязные половики. Я теряла силы, и моего сопротивления уже никто не замечал.
Теперь точно конец.
Глава 14.3
В рулоне из половиков так пыльно и душно, что с трудом удавалось дышать. От нехватки воздуха и тяжести кружилась голова, от неровного шага