Харауэй предлагает несколько способов (режимов) понимания, которые действуют в хтулуцене и помогают осмыслить и пережить эту эпоху. Один из ключевых способов – это представление Земли и ее обитателей как компоста. Харауэй не рассматривает Землю как нечто возвышенное – в ее текстах она представляется скорее как компостная куча, в которой смешиваются разные тела, объекты, организмы. Здесь возникает идея горизонтального, ризоматического взаимодействия: нет строгого деления на людей и не-людей, а все существа составляют единый компост, в котором происходит симбиотическое со-творчество, или, как называет его Харауэй, симпоэзис.
Выживание, по мнению Харауэй, возможно через «становление-с» – процесс коэволюции, когда виды изменяются и приспосабливаются к новым условиям вместе. В книге «Когда виды встречаются» Харауэй описывает эту идею на примере человека и собаки, показывая, как они помогают друг другу, создавая коэволюцию – симпоэзис, который позволяет им сосуществовать и адаптироваться на Земле. «Отношения конститутивны: именно благодаря им собаки и люди формируются как исторические существа, как субъекты и объекты по отношению друг к другу» [125], – считает Харауэй.
Харауэй пишет, что нам необходимы более развернутые «политики заботы». Этот концепт имеет особый историко-философский контекст. Например, о заботе писали Хайдеггер и Фуко. Для Фуко это была прежде всего забота о себе, но политики заботы в широком смысле включают в себя и биополитику, и заботу вне пределов частного человека. Они помогают создавать сообщества, основанные не на исключении, а на инклюзии и внимании к опыту каждого, включая не только людей, но и других живых существ.
В то же время политики заботы часто разрушаются во время социальных потрясений и катастроф. Например, революцию можно оценить как позитивный исторический процесс, но в ее ходе тела обычно подвергаются опасности. Об этом пишет Ольга Шпарага в своей книге «Сообщество-после-Холокоста», где она заново ставит вопрос о значении сообщества в философском, социологическом и антропологическом смысле. Во время революции тела – как человеческие, так и нечеловеческие – оказываются беззащитными; их можно убить или использовать, уровень опасности возрастает. Политики заботы, напротив, стремятся этому противостоять.
Они предлагают совместное существование, где каждому предоставляют защиту и заботу. Здесь пересматриваются практики биополитики и некрополитики, в которых государство может распоряжаться жизнью и смертью своих граждан. Политики заботы переориентируют эти практики так, чтобы их цель была противоположной: они направлены на создание безопасного сообщества для всех акторов Земли.
Харауэй вводит понятие политик заботы через примеры сообществ, в которых поддержку и защиту оказывают всем участникам, включая тех, кто обычно исключен из привычных рамок социума. К примеру, Харауэй говорит о сообществах, организованных вокруг голубятен. Городские голуби долгое время считались крылатыми крысами, от которых нужно избавиться, но появились энтузиасты, взявшие голубей под свое крыло: стали возрождать голубятни и включили их в политику заботы. В этом процессе возникает симбиотическая связь: голубей больше не пытаются истребить, а заботятся о них. Взаимодействие дополняется участием детей из детских домов и интернатов, для которых голубятни стали возможностью социализации. Этот симбиотический альянс между голубями, детьми и их наставниками Харауэй рассматривает как пример политики заботы.
В голубятнях стали устраивать не жестокие соревнования, а полезные мероприятия вроде доставки писем или картографирования территории. Эта инициатива называется «голублог», и каждый ее участник защищает другого: дети получают поддержку, а голуби – безопасное место в городской среде. В этом контексте Харауэй говорит об утопическом концепте Терраполиса. Терраполис, или «город-земля», объединяет все описанные принципы и символизирует идею, в которой воплощены забота, симбиоз и устойчивое существование в гармонии с землей и ее обитателями. Этот концепт становится своего рода собирательным образом для идей Харауэй, которые помогают понять хтулуцен и применить его на практике.
Конечно, иногда создается впечатление, что Харауэй пишет «Оставаясь со смутой» из того времени, в котором исчезли многие проблемы современной философии: они либо сняты, либо преодолены, либо просто остались где-то позади и больше неинтересны – к примеру, то же разделение на природу и культуру. Наверное, это впечатление создается из-за того, что оптика Харауэй – это оптика личных переживаний и проживаний, это прямое обращение к запутанному философскому знанию. «Оставаясь со смутой» – сама по себе компостная куча и сумка-сеть с захватывающими историями, и проблемы универсального характера в ней не находят места. К тому же этих историй так много, что они часто заменяют сухую теорию яркими иллюстрациями, и поэтому вряд ли найдется читатель, который не сможет обнаружить историю на свой вкус и не испытает к книге эмпатии (как мы помним, Земля касается каждого).
Несмотря на любовь Харауэй к запутанностям, ее идеи складываются в весьма слаженную карту Терры поврежденной, Земли времен хтулуцена, демонстрирующую основные траектории и ходы философии ее обитателей. «Дети компоста не прекратят многослойную, любопытную практику становления-с-другими для обитаемого и процветающего мира» [126], – вот заключительные и обнадеживающие слова Донны Харауэй. В этом же нам помогает и Тимоти Мортон – с еще большей детализацией геофилософии, с еще более внимательным отношением к Земле и ее обитателям.
Лекция 5
Геофилософия как метафизика ландшафта: проект Валерия Подороги
Валерий Подорога – одна из ключевых персоналий русскоязычной философии последних 20 лет: он не только создал оригинальный подход к анализу литературы – аналитическую антропологию, – но и оказался наставником для целого поколения исследователей философии, среди которых, например, Оксана Тимофеева, Олег Аронсон и Кети Чухров. Подорога – автор около 200 научных текстов и эссе, в том числе знаменитой работы «Выражение и смысл» [127], в которой и описан его проект метафизики ландшафта.
«Выражение и смысл» является почти единственным масштабным исследованием по геофилософии на русском языке. Как определяет сам Подорога, метафизика ландшафта – это топология философского мышления. Она передает содержание самого мышления и показывает его в образах-понятиях – в таких сложных концепциях, которые преодолевают разделение на «философское» и «художественное», говоря о мире за пределами мышления. За этими пределами можно найти природный ландшафт, городские улицы, само тело человека, который мыслит, а также то, где это тело расположено и что происходит вокруг него.
Ключевое в этом определении – «топология философского мышления». Слово «топология», связанное с пространством, отсылает к математике и изучению свойств форм и пространств, которые не изменяются при их растягивании и сжатии, если не происходит разрывов (например, можно представить, что пончик и чашка имеют сходство, поскольку их можно деформировать друг в друга, сохраняя ключевую структуру – одно отверстие). Топология Подороги обращается к свойствам пространственного мышления, которые тоже имеют в себе эту стабильность и возможность не