Глядя на её маленькое, измождённое, бледное лицо, ставшее для него необыкновенно дорогим, он мог думать только о неизбежности её смерти, и это было так тяжело для него, что он вдруг заторопился и стал натягивать свой тулуп.
– Вы уже уходите? – спросила она и робко, доверчиво, грустно положила руку на рукав его тулупа.
– Ухожу.
– Но вы ведь ещё не уезжаете? Вы ещё придёте?
– Я не знаю, когда поеду… Не позже чем завтра… Когда попутная машина будет. Послезавтра я уже должен быть у себя в части…
– А где ваша часть? Далеко?
– По ту сторону кольца…
– Я так и думала… Но ведь вы ещё зайдёте перед отъездом? Зайдёте?
– Зайду.
– Непременно?
– Непременно зайду, – сказал он. Он уже надел шапку, но она всё ещё держала руку на рукаве, и он не решался отодвинуться от неё.
– Я не благодарю вас, потому что всё равно никакой благодарности не хватит, вы сами знаете, – сказала она. – Я понимаю, что вы это не для меня сделали, и мне легко принять от вас…
«Нет, я не могу её тут оставить», – думал он, глядя на её ровный, чистый лоб.
– Маша… – начал было он.
Она подняла на него глаза, но он, так ничего и не сказав, повернулся и вышел.
Ему нужно было разыскать на Васильевском острове какого-то товарища Шарапова, работника политотдела дивизии. Этот Шарапов должен помочь ему устроиться на машину, идущую в полк. Обратиться к Шарапову посоветовал ему перед отъездом Тарараксин. Вот если бы и её посадить на машину вместе с детьми и перевезти через озеро…
К. М. Симонов: голос войны
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Жёлтые дожди.
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара.
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Эти строчки, как культурный код, передаются из поколения в поколение. Память об их авторе, Константине Михайловиче Симонове, продолжает жить в каждом, кто повторяет эти проникновенные слова.
Стихотворение «Жди меня, и я вернусь…» написано в 1941 году и посвящено возлюбленной поэта, актрисе Валентине Серовой, которая осталась в тылу. Редактор «Красной звезды» Давид Ортенберг сначала отказал в публикации и сказал: «Эти стихи не для военной газеты. Нечего растравлять душу солдата…» А Константин прочитал стихотворение военным товарищам – никто не остался равнодушным. Его начали распространять в рукописном варианте, оно разлетелось в письмах по всей стране, а позже стало одним из символов Великой Отечественной войны. Удивительно, но интимное послание одной женщине превратилось в достояние всей страны! И сейчас оно обращено ко всем, кто ждёт – любимого или любимую – и дарит надежду на обязательную встречу.
Константин Симонов (настоящее имя – Кирилл, изменил его писатель из-за того, что плохо выговаривал звуки «р» и «л») родился в 1915 году в Петрограде. После Гражданской войны семья переехала в Москву. Юноша поступил в Литературный институт имени А. М. Горького, где он начал писать стихи и прозу.
Великая Отечественная война – ключевое событие в жизни Симонова и навсегда останется главной темой его творчества. Он был военным корреспондентом газет «Красная звезда», «Правда», «Комсомольская правда», «Боевое знамя». Прошёл всю войну от Чёрного до Баренцева моря, побывал на всех фронтах, ходил на подводной лодке в румынский тыл, с разведчиками – в норвежские фьорды, закончил войну в Берлине и присутствовал при подписании акта капитуляции гитлеровской Германии.
В 1942 году ему было присвоено звание старшего батальонного комиссара, в 1943 году – звание подполковника, а после войны – полковника.
Все его произведения – стихи, романы, повести – написаны на военную тему: фронтовая жизнь, мужество солдат и офицеров, подвиги и трагедии военного времени. Кроме литературы, его увлекал кинематограф. Он написал сценарии для фильмов: «Живые и мёртвые», «Парень из нашего города», «Жди меня», «Двадцать дней без войны».
К. М. Симонов
«Жди меня, и я вернусь…»
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Жёлтые дожди.
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара.
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придёт,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждёт.
Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души…
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.
Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: – Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой, —
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
«Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины…»
Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,
Как слёзы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: – Господь вас спаси! —
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.
Слезами измеренный чаще, чем вёрстами,
Шёл тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.
Ты знаешь, наверное, всё-таки Родина —
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти просёлки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на просёлках свела.
Ты помнишь, Алёша: изба под Борисовом,
По мёртвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.
Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьём,
Ты помнишь, старуха сказала: – Родимые,
Покуда идите, мы вас подождём.
«Мы вас подождём!» – говорили нам пажити.
«Мы вас подождём!» – говорили леса.
Ты знаешь, Алёша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.
По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.
Нас пули с тобою пока ещё милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я всё-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,
За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой