События осени 1983 года, как нарочно, подкрепили мрачный вердикт Андропова. В конце сентября советские спутниковые системы слежения дали повторный сигнал о том, что имел место запуск массивной американской МБР. Тревога оказалась ложной, но напряжение в советском руководстве нарастало [1026]. В конце октября США высадили воздушный и морской десант на остров Гренада в Карибском море, где у власти находился революционный режим, дружественный Кубе. Предлогом для вторжения стал переворот на Гренаде, в ходе которого был убит один из революционных лидеров. Это был первый после вьетнамской войны случай применения американских войск за рубежом, администрация изобразила вторжение на остров как миссию по спасению американских студентов-медиков, которые находились на острове. Генеральная ассамблея ООН осудила американцев, и даже Маргарет Течер критиковала Рейгана. В ноябре вооруженные силы НАТО провели в Западной Европе крупные учения «Эйбл Арчер» («Меткий стрелок»), где отрабатывались приготовления к ядерному конфликту и, как доносила советская разведка, к нанесению ракетного удара по СССР. Именно тогда на американские военные базы в Великобритании и ФРГ стали прибывать первые ракеты «Першинг-2», несмотря на мощные антивоенные демонстрации и глубокие разногласия в западных политических кругах по поводу размещения этих ракет. 1 декабря Кремль направил повторные извещения правительствам государств, входящим в Организацию Варшавского договора. Советское руководство информировало союзников о решении развернуть атомные подводные лодки с ядерными ракетами вдоль побережья США в ответ на «растущую ядерную угрозу Советскому Союзу». Без таких мер, сообщалось в тексте, «авантюризм Вашингтона может привести к намерению нанести первый ядерный удар с целью «преобладания» в ограниченной ядерной войне. Нарушение военного баланса в их пользу может подтолкнуть правящие круги США к нанесению внезапного удара по социалистическим странам. Упоминалось и вторжение США на Гренаду как доказательство того, что американский империализм может «пойти на риск развязывания большой войны ради обеспечения своих корыстных классовых интересов» [1027].
Риторика Кремля по форме и по содержанию начинала напоминать формулировки середины 1960-х гг., до начала разрядки. Усталость и раздражение смертельно больного Андропова сквозили в тексте. В закрытом послании к лидерам стран Варшавского пакта утверждалось, что Вашингтон «объявил „крестовый поход“ против социализма как общественной системы. Те, кто отдал приказ о размещении новых систем ядерного оружия на наших границах, оправдывают это безрассудное дело дальними практическими целями» [1028]. 23 ноября 1983 года, выполняя инструкции Политбюро, представители СССР покинули проходившие в Женеве переговоры по ограничению вооружений. В последнюю минуту дипломатам из МИДа и специалистам из Генштаба удалось убедить членов Политбюро не хлопать дверью и оставить для СССР возможность вернуться в будущем за стол переговоров [1029]. 16 декабря, когда члены советской делегации на этих переговорах пришли в больницу навестить Андропова, тот сказал, что Советский Союз и Соединенные Штаты впервые после Карибского кризиса находятся на пути к лобовому столкновению. Он пожаловался на то, что администрация Рейгана делает все, чтобы обескровить СССР в Афганистане и не дать советским войскам оттуда уйти. «Если мы начнем делать уступки, наше поражение неминуемо», – предсказал умирающий генсек [1030].
Тем временем к американскому президенту из ЦРУ поступали тревожные сигналы о том, что США своими действиями создали опасную напряженность в отношениях с СССР. К тому же на Западе ширилось антивоенное движение, и Рейган решил, что надо сделать еще одну попытку начать переговоры с «Советами». Уверенный в том, что позиции США достаточно укрепились, и что Кремль разделяет его стремление избежать ядерной войны, президент в январе 1984 года произнес речь в примирительных тонах. Ему хотелось сделать «первый шаг к окончанию холодной войны». Госсекретарь Джордж Шульц, советники президента Роберт Макфарлейн и Джек Мэтлок не разделяли экстремистских взглядов директора ЦРУ Кейси и главы Пентагона Уайнбергера, желавших использовать войну в Афганистане для подрыва советской системы. Умеренные считали, что Соединенным Штатам не следует оспаривать легитимность СССР, равно как и добиваться над ним военного преимущества, а также оказывать давление на советскую систему с целью ее развала. Шульц с помощью Мэтлока и других экспертов разработал стратегию для будущих переговоров, состоящую из четырех взаимоувязанных компонентов: отказ от применения вооруженных сил в международных спорах, уважение прав человека, взаимный обмен информацией и идеями, а также сокращение вооружений [1031]. Однако руководство в Москве не знало об этих приготовлениях и продолжало считать, что администрация Рейгана по-прежнему «жаждет крови» Советского Союза и стремится к окончательной победе над ним. Советские руководители не заметили перемен в Белом доме. В сентябре 1984 года, когда Громыко впервые после инцидента с корейским авиалайнером собрался встретиться с Рейганом, он сказал своим помощникам: «Рейган и его команда взяли курс на развал социалистического лагеря. Фашизм поднимает голову в Америке». Глава МИД был все же убежден, что, исходя из государственных интересов СССР, диалог с американским руководителем необходимо возобновить [1032].
Посол в США Добрынин позже вспоминал, что «воздействие жесткой силовой политики Рейгана на внутренние дебаты в Кремле и на эволюцию советского руководства дало эффект прямо противоположный тому, на который рассчитывали в Вашингтоне. Американская жесткость привела к усилению тех сил в Политбюро, Центральном Комитете и в силовых ведомствах, которые мыслили в таких же категориях жесткого силового давления» [1033]. Автор этой книги, работавший в то время младшим научным сотрудником Института США и Канады в Москве, имел возможность наблюдать, какую серьезную озабоченность у экспертов-американистов вызвало заявление Андропова, фактически отвергавшее возможность договориться с администрацией Рейгана. Вместе с тем американская официальная риторика в духе антисоветского «крестового похода» раздражала даже тех, кто обычно ратовал за улучшение американо-советских отношений. Впервые за многие годы в стране поползли слухи о большой войне. Люди, особенно в провинции, опять, как и до наступления разрядки, начали задавать лекторам из Москвы тревожные вопросы: «Будет ли война с Америкой? Когда она наступит?» [1034]
Во взглядах Андропова на советско-американские