К югу от Румынии, на Балканах, партнером Сталина и главным его союзником было коммунистическое руководство Югославии. В 1944–1945 гг. Сталин полагал, что идея создания конфедерации славянских народов, в которой ведущую роль возьмут на себя югославские коммунисты, станет хорошим тактическим ходом в построении просоветской Центральной Европы, к тому же отвлечет внимание западных держав от советских планов по преобразованию политических и социально-экономических режимов этих стран. Однако у победоносного командира югославских партизан, коммуниста Иосипа Броз Тито, имелись собственные далеко идущие планы. Он и другие югославские коммунисты требовали, чтобы Сталин поддержал их территориальные притязания к Италии, Австрии, Венгрии и Румынии. Они также рассчитывали на помощь Москвы в строительстве «великой Югославии», которая бы включала в себя Албанию и Болгарию. Какое-то время Сталин подавлял в себе раздражение, которое вызывали у него югославские амбиции. В январе 1945 года он предложил югославским коммунистам создать с Болгарией «двуединое государство по типу Австро-Венгрии» [113].
В мае 1945 года судьба итальянского города Триест и прилегающих к нему территорий Гориции-Градиски стала дополнительной больной темой в отношениях Советского Союза с Югославией. Италия и Югославия оспаривали эти земли еще с 1919 года. Югославские войска захватили Триест, но западные державы потребовали вернуть город Италии. Сталин не желал ссориться с союзниками и принудил югославов отвести войска, чтобы уладить этот вопрос с англо-американцами. Нехотя югославское руководство подчинилось Москве, однако Тито не смог сдержать чувства разочарования. В одной из публичных речей он сказал, что югославы не желают «служить разменной монетой» в «политике сфер влияния». Сталина это явно раздражало, но пока ему приходилось терпеть самостоятельность своего сателлита [114]. В течение всего 1946 года, пока шли тяжбы с западными державами по разработке мирных договоров с бывшими союзниками Германии, кремлевское руководство поддерживало территориальные претензии Югославии в Триесте [115]. Похоже, в этот период идея панславизма еще не выветрилась из умов советских руководителей. К тому же Италия, с точки зрения Сталина, бесповоротно отошла к западной сфере влияния, а Югославия заняла ключевое место на южном фланге советского периметра безопасности.
В Восточной Европе и на Балканах Сталин действовал, мало считаясь с западными союзниками и мог быть беспощадным. Тем не менее он взвешивал и рассчитывал свои шаги, делая тактические уступки, когда это требовалось, чтобы избежать преждевременного столкновения с западными державами и не поставить тем самым под угрозу достижение других важных внешнеполитических целей. Особенно важной среди этих целей была задача создания советского плацдарма в Германии (см. главу 3). Другой важнейшей целью была предстоящая война с Японией и утверждение советских позиций на Дальнем Востоке.
В течение нескольких месяцев после Ялтинской конференции у Сталина появилась великолепная возможность получить большие территориальные и геополитические приобретения с полного согласия США, как вознаграждение за вступление СССР в войну против Японии. В 1945 году Сталин и советские дипломаты считали, что Китай после войны будет целиком зависеть от США. В этой связи они намеревались расширить как можно больше сферу советского присутствия на севере этой страны, чтобы выстроить там геополитический противовес США – а возможно и возрожденной Японии. В частности, Сталин добивался включения китайской Маньчжурии в советский пояс безопасности на Дальнем Востоке [116]. 24 мая, на торжественном приеме в Кремле в честь Победы, Сталин сказал присутствующим: «Не забывайте, что хорошая внешняя политика иногда весит больше, чем две-три армии на фронте». Что означают эти слова на деле, Сталин продемонстрировал во время переговоров с правительством гоминьдановского Китая в Москве в июле – августе 1945 года [117]. Ялтинские соглашения с Рузвельтом и негласная поддержка американским президентом советских притязаний на Дальнем Востоке были подтверждены Трумэном, не менее заинтересованным в советской помощи в войне с Японией. Это дало Сталину громадную фору в дипломатической игре с Гоминьданом. День за днем Сталин наращивал давление на китайское правительство, добиваясь от него согласия рассматривать СССР в роли гаранта китайской безопасности против вероятной японской угрозы после войны. Когда в Москву для переговоров явился министр иностранных дел Китая (и родственник китайского диктатора) Сун Цзывэнь, Сталин без обиняков потребовал от него вернуть СССР базу Порт-Артур и КВЖД, а также отказаться от Монголии, которая была когда-то частью китайской империи. Эти требования, заключил кремлевский правитель, «объясняются необходимостью усиления наших стратегических позиций против Японии» [118].
У Сталина имелись мощные рычаги и в самом Китае, которые, как он прекрасно сознавал, должны были сделать Чан Кайши более сговорчивым. Кремль был единственным возможным посредником в китайской гражданской войне между Национальным правительством и Коммунистической партией Китая (КПК), которая контролировала северные китайские территории, прилегавшие к Монголии. У Советского Союза был еще один ресурс: уйгурское сепаратистское движение в Синьцзяне было создано на советские деньги и вооружено советским оружием. Во время переговоров в Москве Сталин предложил Китаю гарантию территориальной целостности, то есть возвращение суверенного контроля над Синьцзяном, если Чан Кайши подпишет договор на советских условиях. «Что касается коммунистов в Китае, – сказал Сталин Сун Цзывэню, – то мы их не поддерживаем и не собираемся поддерживать. Мы считаем, что в Китае есть только одно правительство. Мы хотим честных отношений с Китаем и объединенными нациями» [119].
Руководство Гоминьдана упорно противилось давлению Кремля, особенно в вопросе о признании независимости Монголии, которая с 1921 года находилась под советским протекторатом. Однако выбора у Чан Кайши и его министра иностранных дел не было. Им было известно, что через три месяца после окончания военных действий в Европе, по договоренности между СССР и США, планируется вторжение Красной армии в Маньчжурию. Они опасались, что в этом случае Советский Союз передаст власть в Маньчжурии в руки КПК. 14 августа 1945 года гоминьдановское руководство Китая подписало Договор о дружбе и союзе с СССР. Поначалу казалось, что Сталин держит свои обещания: Мао Цзэдун вынужден был подчиниться директиве из Москвы и вступить в переговоры с Гоминьданом об условиях перемирия в многолетней гражданской войне. Впоследствии Мао утверждал, что Сталин его предал и сорвал его революционные планы. Однако в тот момент он вынужден был признать, что в действиях Сталина присутствовала определенная логика: США поддерживали Гоминьдан, и вмешательство СССР на стороне КПК означало бы разрыв американо-советского