Однако два влиятельных члена Комиссии Политбюро по Афганистану – министр иностранных дел Шеварднадзе и председатель КГБ Крючков – настаивали на продолжении усилий по «спасению» Афганистана, опасаясь кровопролития в Кабуле и ущерба интересам безопасности СССР в случае победы исламских фундаменталистов. Еще в 1986 году органы КГБ предложили кандидатуру Наджибуллы на смену Бабраку Кармалю. Ярый приверженец «нового мышления» Александр Яковлев в то время был солидарен с Крючковым и поддерживал «афганизацию» войны. Горбачев, как свидетельствуют записи заседаний Политбюро и воспоминания участников тех событий, склонялся к постепенной «афганизации» и игнорировал предостережения Ахромеева и Корниенко. Позже и Горбачев, и Яковлев будут утверждать, что война в Афганистане затянулась прежде всего из-за жесткой политики Соединенных Штатов [1111].
Позиция Горбачева в отношении Афганистана не являлась единичным случаем. Он и Шеварднадзе продолжали в целом стоять за поддержку и сохранение связей с советскими союзниками, друзьями и сателлитами в странах третьего мира, в том числе с арабскими странами, Вьетнамом, диктатурой Менгисту Хайле Мариама в Эфиопии, Фиделем Кастро на Кубе и сандинистами в Никарагуа [1112]. Что побуждало советское руководство продолжать эту дорогостоящую политику, какие силы и причины им двигали? Может быть, Горбачев хотел провести реформы в стране, но при этом надеялся сохранить для СССР роль великой державы и не растерять союзников по всему миру? Или, может быть, Горбачев и Шеварднадзе по инерции оставались верными наследию революционно-имперской парадигмы в отношении стран третьего мира?
Приверженцы консервативной модернизации советской системы в Политбюро, равно как и сторонники жесткой антисоветской линии в администрации Рейгана, полагали, что так оно и есть. На самом деле на эти вопросы нет очевидного, однозначного ответа. Генсек, скорее всего, просто мешкал, будучи еще не готовым начать односторонний демонтаж советской империи. Кроме того, складывается впечатление, что проблемы третьего мира никогда особенно не интересовали Горбачева: ведь идеология «нового мышления» подталкивала его все больше сосредоточиться на проблеме сотрудничества Советского Союза с развитыми капиталистическими странами «первого мира», а позднее поставить вопрос и об интеграции с этими странами. В 1987 году Горбачев начал более отчетливо излагать собственные мысли о глобальной взаимозависимости между советским социализмом и западным капитализмом. Как и Хрущев в 1955–1957 гг., советский лидер пытался сочетать мирное наступление в международной политике с десталинизацией советского государства и общества, переговоры с Западом – с процессом либерализации у себя в стране. Однако если Хрущев после венгерского и польского восстаний начал опять закручивать гайки, Горбачев был полон решимости пойти в своих реформах «очень далеко» и не сворачивать с пути. В ходе подготовки к встрече в Рейкьявике он добился пересмотра отношения советских властей к вопросам о правах человека, эмиграции и преследовании политических и религиозных инакомыслящих в Советском Союзе. «Надо открыть путь тысячам эмигрантов обратно в Советский Союз, двинуть этот поток обратно». После неудачи в Рейкьявике Горбачев доказывал, что для СССР жизненно важно вернуть к себе симпатии западноевропейских лидеров, интеллектуальной элиты и широкой общественности Запада. Без давления со стороны западноевропейцев невозможно рассчитывать на то, что администрация Рейгана займет более доброжелательную позицию. Горбачев продолжал резко высказываться в адрес идейных диссидентов, считая их врагами своего курса. Но 1 декабря 1986 года он же внес на Политбюро предложение о том, чтобы самому известному правозащитнику Советского Союза Андрею Сахарову было разрешено вернуться в Москву из Горького (ныне Нижний Новгород), где он находился в ссылке. В январе 1987 года советские власти перестали глушить передачи радиостанций британской Би-би-си, «Голоса Америки» и западногерманской «Немецкой волны» [1113].
К этому времени большинство должностных лиц в советском партийно-государственном аппарате и даже в КГБ начали нехотя признавать, что одним из главных препятствий для налаживания отношений с Соединенными Штатами является преследование в СССР по политическим и религиозным мотивам. Некоторые вспомнили, как возмущался Рейган в 1983 году, когда советские власти отказали группе христиан-пятидесятников в разрешении на выезд в США и те попросили убежища в американском посольстве в Москве. На заседании Политбюро председатель КГБ Чебриков предложил освободить сначала одну треть политических заключенных, а затем довести это число до половины. Подобное предложение носило тот же характер, что и замысел Андропова воспользоваться «еврейским вопросом» и диссидентами в качестве козырной карты в переговорах периода разрядки в 1970-х гг. После 1986 года органы КГБ стали сокращать число арестов за «политические преступления», усилив вместо этого так называемую профилактическую работу. Они запугивали и шантажировали советских граждан, попавших под подозрение [1114].
Главным фактором, влиявшим в это время на Горбачева и членов Политбюро, были нарастающие проблемы в экономике и с потребительскими товарами, а также нависшая угроза бюджетного дефицита. Первоначальные программы по перестройке и улучшению состояния советской экономики явно провалились, и дали негативный эффект. СССР с 1985 года тратил на валютном рынке больше, чем зарабатывал. Это привело к двойному бремени, состоящему из внешнеторгового дефицита и внешнего государственного долга [1115]. Складывалась опасная ситуация, которую испытали на себе экономики восточноевропейских стран еще в конце 1970-х гг. За первые два месяца 1987 года вследствие неразберихи из-за частичной децентрализации экономики и других непродуманных перестроечных экспериментов, на 6 % упало промышленное производство, причем больше всего пострадали тяжелая и легкая отрасли промышленности. Разрыв между государственными доходами и расходами составлял 80 млрд рублей. В своих воспоминаниях Горбачев не объясняет, почему экономическое и финансовое положение страны после его прихода к власти так резко ухудшилось [1116].
До осени 1988 года рядовых членов Политбюро не информировали о реальных масштабах военных расходов, иностранной помощи и других закрытых статьях бюджета. Эти данные были пугающими. В дополнение к расходам, связанным с обороной, поддержанием армии и работой ВПК, которые поглощали, по утверждениям самого генсека, до 40 % бюджета страны, Советский Союз поддерживал своих союзников в Центрально-Восточной Европе и уже упоминавшихся клиентов в третьем мире. Члены Политбюро поразились, узнав, что Вьетнам «стоил» советскому бюджету 40 млрд рублей в год. Другие клиенты обходились СССР немногим меньше: на Кубу уходило около 25 млрд рублей, на Сирию – 6 млрд. Еще с 1950-х гг. Советский Союз регулярно отправлял в Ирак, Ливию и Сирию огромное количество военной техники, в том числе новейших танков, самолетов и ракет, как правило, в кредит и без всякой отдачи [1117].
Выше говорилось об