Эдельхейт обратил этот вопрос к Инес, и она растерялась:
– Я… я не знаю.
Никто никогда не задавал ей столь сложные вопросы. Лишь он.
– Я был мал, – продолжил Эдельхейт, – и мало мог сделать. Но то, что я смог сделать, было справедливо и было правильно. Хотя бы для меня самого.
– Вы рассказали очень печальную историю, мистер Эдельхейт.
– У каждого человека есть своя печальная история. Впрочем, эта закончилась благополучно. Я сохранил те бумаги. Спустя годы я получил степень юриста и смог отправить в отставку всех, кто был упомянут в тех документах. Кого-то даже за решётку. С тех пор я иногда бестактно вмешиваюсь в дела своих клиентов, если предполагаю, что что-то нечисто. – Эдельхейт пожал плечами. – Впрочем, это я. Может, у кого-то менее способного бы и не вышло. Мы не можем повлиять на всё происходящее, как не можем дотянуться с земли до вершины башни. Но значит ли это, что мы не должны пытаться? Так, как сумеем? Там, куда дотянемся?
– Вы очень смелый человек, мистер Эдельхейт… – тихо сказала Инес. – Смелее, чем те испугавшиеся журналисты.
«Смелее, чем я», – подумала она.
– Хм… – Эдельхейт вдруг нахмурился. – Смелость не обитает на дне колодца, из которого можно черпать всякий раз, когда понадобится. Иногда обратная сторона смелости – это безопасность. А иногда – отчаяние. Думается мне, тот журналист был в отчаянии, когда прятал свои документы. А я был в безопасности, когда обнародовал их. Если же человек находится между двух этих состояний, отыскать в себе смелость довольно трудно. Вот взять нашего Призрака. Его преступления смелые до дерзости, и мне любопытно, что кроется за его смелостью – уверенность в безнаказанности или отчаяние. Поэтому я продолжу расследование, даже если ваш отец перестанет мне платить.
– Не перестанет! Я поговорю с ним. Отец и сам захочет, чтобы вор получил по заслугам, – заверила Инес.
Ей хотелось всеми средствами удержать Гая Эдельхейта в Гласстоне. От мысли о том, что этот человек уедет навсегда, а она останется здесь, и ничего не изменится, приводила её в ужас. Пока Эдельхейт здесь, жизнь Инес переставала быть болотом бесконечных условностей и правил. С ним жизнь текла как бесконечная река. В какой океан её вынесет? Эта неизвестность разливалась внутри тёплой сладостью.
– Инес, позвольте пригласить вас на танец?
– А? Что? – очнулась она от размышлений.
Серьёзность Гая исчезла без следа, теперь в его взгляде читалось смешливое лукавство пополам с напускным страданием.
– Молю, не отказывайте мне. Сюда идёт графиня Мур с подругами, и, боюсь, больше любезностей я сегодня не выдержу.
Инес рассмеялась и вложила ладонь в протянутую руку. Изумрудное платье прошелестело в центр зала. Инес Браун закружилась в вальсе, полностью отдавшись чувству свободы и растворившись в танце. Она не замечала ни любопытных перешёптываний дам, ни строгого взгляда отца, ни даже отстранённости своего партнёра. Движения Гая были отточены, но суровая сосредоточенность глаз не подходила ни танцу, ни торжественности вечера. Неведомое что-то таилось в их глубине холодным острым лезвием. Что-то было не так. Что-то было неправильно.
«– Что ещё пропало вместе с чертежами?
– Брачный контракт Инес.
– Зачем вору контракт?»
«– Всё дело в фабрике, мистер Эдельхейт. По брачному контракту фабрика не доставалась моему мужу».
«– Как звали вашего "призрака", мистер Вильямсон?
– Не помню. Боун, Баум или как-то так».
Эдельхейт на миг задумался, и острая мысль искрой вспыхнула в сознании. Заставила остановиться, замереть посреди танца и уставиться в пустоту.
«Браун?!»
* * *
Грязно-серое небо Гласстона затопила чернильная ночь. Мелодия на музыкальных часах отыграла полночь, эхо последней ноты разнеслось над спящими крышами и затихло.
Винс шагал невидимой тенью по переулкам, подняв воротник длинного плаща и низко опустив шляпу. И хотя он выбирал для прохода самые безлюдные улочки, всё равно оглядывался по сторонам и замирал при каждом звуке. Башня с часами постепенно росла перед глазами и уже возвышалась величественным тёмным монументом. Циферблат тускло мерцал перламутровым светом, как жемчужина в кольце.
Винс обошёл башню с обратной стороны и свернул к неприметной дверке. Её использовали часовщики, когда сложному механизму требовалось обслуживание. Открыть её не составляло труда, и замок быстро щёлкнул с той стороны. Винс уверенно взбежал по винтовой лестнице на самый верх. Он чувствовал себя в этой башне как дома, знал каждый уголок, потому что долгими часами разглядывал её чертежи.
Вильямсон просто отдал чертежи строителям и инженерам, и те бездумно повторили каждую линию в железе, камне, меди и латуни. А потому построили и неприметную пустую каморку, в которой по изначальной задумке должен был поселиться сам часовщик. Дверь в неё располагалась под лестницей на чердак и была настолько незаметна в темноте, что её не удалось бы найти и средь бела дня, если не знать, что она здесь есть.
Винс шагнул в своё убежище и зажёг керосиновую лампу. Комнату осветил блёклый жёлтый свет, так похожий на летний смог Гласстона. Отшлифованная доска, служившая столом, тянулась по всей длине стены. Рядом стоял грубо сколоченный табурет, и всего в шаге от него на полу лежал старый выцветший матрас с одеялом. На вертикальной вешалке у изголовья навешаны несколько рабочих курток, рубах и штанов. В сундуке рядом хранилась одежда подороже, на дне приличный запас денег. На доске-столе разбросаны чертёжные инструменты, бумаги, газеты.
Единственное фото прислонено к стене. Винс пристально смотрел на него, вглядывался в лица, и в его зловеще-печальных глазах отражался огонёк лампы.
* * *
– Смит отделался куда меньшим сроком, чем я рассчитывал!
Свёрнутая в трубку газета полетела на заставленный к завтраку стол. Вильямсон с досадой цокнул языком. Инес, привыкшая к сетованиям отца по любому поводу, деловито пила чай. Отец доверил ей хранить самый важный в его жизни чертёж, и она была горда и тронута таким доверием. А потому ни ворчливость отца, ни погода не могли испортить ей настроение.
– Похоже, Эдельхейт не настолько блестящий детектив, как он о себе думает.
Вильямсон почувствовал, как эта мысль смазывает его досаду сладким мёдом.
– Или мистер Смит более блестящий юрист, чем вы о нём думали, – раздалось из-за спины.
Вильямсон поперхнулся чаем и залил свои усы. Инес вскочила с места:
– Мистер Эдельхейт!
– Доброе утро, мистер Вильямсон, мистрис Браун. – Эдельхейт галантно снял шляпу и улыбнулся. – Рад, что добрался к вам, несмотря на погоду.
За окном сверкнуло, и через пару секунд прогремел гром. Повернувший в другую сторону ветер принёс городу не только приятную после жёлтой жары свежесть, но