– Виновна, – произнёс канцлер, и распорядитель тут же подхватил свой листок.
– Королева Микая Валдис, Совет большинством признал вас виновной в убийстве короля Арчивальда. Вы приговариваетесь к казни. Завтра приговор будет приведён в исполнение на этой площади. Уведите арестованную.
К Микае подошли гвардейцы в красном и схватили её за локти. Толпа шумела. Микая в последний раз обвела взглядом людей, на миг задержала его на Иворе, прежде чем её увели.
«Нет!» Ивор сорвался вперёд и протискивался как сквозь кисель – густой и горячий. Его отталкивали. «Нет!» Микаю затолкали в повозку и сомкнули на петлях замок. Тронули поводья. «Не позволю!» Он уже почти пробился к передней линии стражи перед помостом, когда повозка уехала, а Ивор всё рвался.
Внезапно его схватили за шиворот и начали волочить в другую сторону. В толпе было трудно сопротивляться, люди зажали со всех сторон, кричали. Потом Ивора вывели из толпы в сторону и прижали к стене в ответвлённом переулке.
– Что ты собирался сделать? – тихо спросили его.
Ивор узнал голос раньше, чем разглядел лицо под капюшоном.
– Йорен? Что ты здесь забыл? Катись в пекло!
Ивор злился, пытался вырваться, но его держали крепко.
– Я тебя сразу приметил. Видел, как ты смотришь туда. Ивор… ты собирался спасти королеву?
– А тебе какое дело? – огрызнулся Ивор.
Толпа на площади всё ещё шумела, стражники оттесняли людей, велели им расходиться. Кого-то даже ударили. И люди уходили. Вопрошали, не получали ответов и уходили. Но вернутся сюда завтра.
– Я помогу.
– Что?..
Ивор на миг опешил. Ореховые глаза Йорена смотрели прямо на него.
– Если ты хочешь спасти королеву, я помогу.
– Тебе-то что за дело? Ты ведь дал понять, что против нас, Йорен!
– Я не Йорен, – опустил глаза он. – Я выдумал это имя. Меня зовут Адам Лиай. Я обязан королеве своей жизнью и честью. И верну этот долг. Я помогу вам спасти её.
Глава 34. Стихия
Ужин показался на вкус как пепел, лучшее вино – безнадёжно кислым. Генрих с шумом отодвинул от себя тарелки с изысканными яствами и потребовал унести их. Слуги торопливо загремели посудой и скрылись с глаз. Когда лорд Генрих в плохом настроении, всегда кому-то доставалось.
Этот день должен был стать его триумфом, а Микая всё испортила. Бросила свою жизнь в огонь, только чтобы отомстить Генриху. Глупая гордая птичка. Её слова разлетятся по столице, но в конце концов забудутся. Она не изменила ничего и умрёт напрасно.
И всё же гордость Генриха уязвлена. Он предложил ей великий дар, а она швырнула его под ноги, как оплёванную кость. Микая сделала выбор. Если бы она прилюдно поклялась в вечной любви королю, то стала бы соучастницей его деяний и всего, что о нём знали и говорили. Глупый Арчи никогда не заботился о своей репутации, и ей пришлось бы принять на себя презрение народа, стать объектом ненависти мятежников. Но Микая была бы жива, на троне, и воспитывала бы наследников Благословенной крови. Чем эта мысль ей так претила? Глупая гордая птичка.
Генрих в последний раз спустился в темницы. Он ненавидел их давящие стены, их вонь. Надушенный платок не помогал. Генрих выставил вон всех часовых из коридора. Ныне среди пустоты и холодной тьмы обитаемой была лишь одна темница. И узница в ней стояла гордо, точно в тронном зале, и не смотрела на Генриха. Как и всегда.
– Что вы наделали… – заговорил он.
– То, что считала справедливым, – отозвался холодный, как эти камни, голос.
– Справедливости нет. Я же вам говорил.
– Несправедливость порождают люди, облечённые властью. Вы совершили страшный грех, но обвинили во всём Кристиана. Его род должен был войти в младшую знать. Теперь его имя не произносят. Я должна была напомнить о нём.
– Чем он вам так полюбился? – внезапно вышел из себя Генрих, он ненавидел это имя с тех пор, как узнал. – Безродный мальчишка думал, что может жениться на вас. Сразу стать отцом Благословенной крови! Если бы я знал, что ваш отец отдаст вас человеку ниже происхождением, я бы не тратил время, доказывая свой род. Вы бы уже были моей женой.
– А вы королём? – качнула головой Микая. – А что же Арчивальд?
Даже перед лицом смерти в её взгляде всё ещё горел огонь. Но вовсе не страсти и жизни, а ненависти. Милой девушки с портрета больше нет. Генрих разговаривал лишь с тенью женщины, которую когда-то любил.
– Арчивальд с самого начала хотел получить всего лишь семейное поместье Холденов. На троне я дал бы ему хоть десять. Но мою кровь всё ещё нужно было доказать, а времени не было. Мой отец оставался непреклонен, а вас отдавали этому мальчишке Ваэлю.
– Я сама к нему шла.
Генрих продолжал, словно не услышал:
– Даже после всего вы могли стать моей королевой, леди Микая. Должны были ей стать! Пусть бы Арчивальд жил в богатстве и удовольствии, как всегда хотел. А вы бы воспитывали моих детей Благословенной крови. Они бы унаследовали трон. Я был терпелив. Ждал, что вы ко мне привыкните, может, полюбите. Сколько раз я вытаскивал вас из огня, но не слышал даже слова благодарности. Только этот вечно ледяной взгляд. И ни одной улыбки.
– Вы отняли у меня всё – и хотели, чтобы я вам улыбалась? Полно вам, Генрих. Не считайте меня глупой. Вы сами бросали меня в этот огонь. Из раза в раз позволяли Арчивальду делать всё, что тот захочет. А потом выжидали, чтобы явиться в нужный миг героем. Вы убили всех, кого я любила. Какой благодарности вы после этого ждали?
– Вы не знали этого. Вы бы жили в блаженном неведении, в богатстве и почитании до конца своих дней. Но вы с Арчивальдом решили сделать по-своему. Вам обоим надоело покровительство доброго и терпеливого канцлера. Теперь расплачивайтесь за последствия, леди Микая. В этот раз я не могу вас спасти. И не стану.
Канцлер собирался уйти, навсегда попрощаться с этой женщиной. Но она вдруг окликнула его, и он не смог не обернуться.
– У меня есть желание, которое вы в силах выполнить.
– Последнее, я полагаю? – осведомился Генрих и почувствовал внутри удовлетворение. Даже в посмертии она будет ему обязана.
– Я хочу знать, как вы сотворили День Крови и Ночь Пепла, – чётко выговорила Микая каждое слово. – С самого начала. Как человек без прав