— Диктуй.
Вета продиктовала, и я понял, что можно не записывать. Её номер состоял из чисел спортивной школы, даты первого раза, номера его машины. Я запомнил.
Вставая, она с сочувствием заметила:
— Потерять мобильник — капец. Я бы с ума сошла.
— Я не привязываюсь ни к местам, ни к вещам.
— И к людям, наверное, тоже? — в её тоне послышалось сожаление.
Кивнул:
— И к людям. С людьми я просто нахожусь рядом до тех пор, пока им нужен.
Она взглянула на меня, словно впервые услышала что-то по-настоящему стоящее, и, махнув рукой, ушла.
Вета живёт в старой пятиэтажке недалеко от моей съемной квартиры: наши дома стоят на параллельных улицах. Я её к себе не приглашаю, у меня «вечный ремонт». Так я ей говорю и пока — пока — она не настаивает.
Поднимаясь на третий этаж, читаю надписи на стенах — так редко здесь бываю, что каждую неделю появляются новые. В руках держу сет роллов из её любимого японского ресторана — того, что за углом. Когда дверь открывается, мимо меня пролетает кто-то маленький, юркий, лохматый — я не успеваю его разглядеть. Потом появляется Вета, объясняя:
— Брат опаздывает в школу.
Значит, это был Гриша. Еще раз оборачиваюсь на него, но только слышу, как хлопает подъездная дверь. Я никогда его раньше не видел.
Хочу спросить, что с моим планом, но боюсь рассердить Вету рабочими вопросами. Поэтому сначала целую её в губы, передаю сет с роллами и безобидно подшучиваю над любовью к сырой рыбе. Ненавижу рыбу.
Она встречает меня в растянутой пижаме с пандами, в тапочках с заячьими ушками и с небрежным пучком волос на голове. Извиняется, говорит, что только встала, а я думаю о том, какая она красивая.
Мы проходим в комнату, и она первая говорит:
— Гриша отказался.
Это плохо. Я встревоженно оборачиваюсь на неё:
— Почему?
Она пожимает плечами:
— Не хочу. У него художка и вообще… Он не любит спорт.
— Это ведь только одно занятие.
Вета разводит руками:
— Ну, что я сделаю? Не буду же я его заставлять.
Тогда я понимаю её. Может быть, он — как Дима. Когда мы были детьми, Дима плакал перед дверьми спортивного зала, потому что не хотел туда заходить. Мне не хочется становиться продолжателем этого насилия, поэтому я решаю не настаивать.
Она предлагает посмотреть «Почему женщины убивают». Говорит, этот сериал только вышел, но уже попал в топы. Соглашаюсь, не в силах сдержать улыбку, когда слышу название.
— Чего ты? — не понимает она.
— А почему убивают мужчины, ты знаешь?
Она закатывает глаза:
— Вот любишь ты цепляться к словам.
Вета делает мне бутерброды, пока я выкладываю её роллы на тарелку, потом мы завариваем чай и садимся с едой перед телевизором. Уже после первой серии я думаю, что понимаю героинь, я готов простить убийство каждой из них.
Мобильный — не мой, а его, который я вынужден держать при себе, чтобы не попасться — разрывается от сообщений и звонков. Он ведь должен сегодня работать.
Время от времени выхожу в туалет, чтобы напечатать односложные ответы («Скидываю файлы по этому делу…» — «Ок» — «Вот здесь посмотрите еще на таблицу…» — «Ок»), и возвращаюсь обратно к Вете. Вход по отпечатку пальцев удобная штука. Тот, кто сказал, что она гарантирует защиту от посторонних, соврал. Никогда не знаешь, кто окажется посторонним.
Между пятой и шестой серией раздается звонок. Я выхожу, смотрю на экран: «Сергей Уг. Рзск.». Не знаю, что это значит. Отвечаю, потому что нужно оберегать нормальность. Потрясения ударят по нам обоим — нельзя, чтобы его уволили.
— Алло.
У собеседника бодрый и громкий голос, он сразу переходит к делу:
— Слушай, я тебе копию постановления по Кривоусу отправил, посмотришь?
— Посмотрю, — собственный голос кажется мне чужим.
— По камерам видели его с каким-то парнем, последний раз у этой… у спортивной школы или как она там…
Меня бросает в холодный пот — мне кажется, что речь обо мне.
— С каким парнем?
— Чёрт знает, за капюшоном не видно. Они в машину сели, а по Ленина и дальше камер нет.
— А машину видно?
— Да, да, да! — охотно откликается он. — Отечественная какая-то, Лада… не помню… ну, сам посмотришь.
— Хорошо.
Я цепенею, и не сразу отнимаю трубку от уха, когда сбрасывается звонок. Меня сотрясает мелкой дрожью: я точно знаю, что речь обо мне. Это моя машина. Это тот самый дед. Не может быть такого совпадения. Кривоус — много ли таких? Все ли они пропадают без вести с парнем на Ладе?
Убирая мобильный, я возвращаюсь к Вете и говорю ей, что мне нужно идти. Она начинает канючить:
— Ты обещал до вечера быть здесь!
— Меня вызывают по работе, это очень срочно, — я иду в прихожую, не слушая её возражений.
Она поднимается следом за мной, жалобно повторяет:
— Но ты обещал…
В груди от её голоса сжимается комок — комок из нервов, чувств, слёз. Мне хочется её утешить, но я не могу задерживаться. Каждая минута на счету, они вот-вот выйдут на меня.
— Прости, — выдыхаю, и сразу выскакиваю за дверь. Не хочу слышать ответ. Не хочу передумать, если она скажет, что мы расстаемся.
Когда оказываюсь на улице, понимаю, что оставил ключи от машины у него дома, в рюкзаке. Приходится возвращаться, теряя время, которого и так нет. Двадцать минут туда, двадцать — обратно. Сорок минут… Я надеюсь, что пока он не посмотрит постановление, они не начнут действовать.
Возвращаюсь, беру ключи, решаю переодеться в его вещи. Я могу поздно закончить, и, если пересекусь с соседом, нужно выглядеть как обычно. Открываю шкаф, хватаю брюки и рубашку с вешалки, взгляд цепляется за синий прокурорский пиджак с погонами. Я одеваюсь, не сводя с него взгляда, и мысли в моей голове накручиваются одна на другую: а что если… а что если… а что если…
А что если мне не нужно избавляться от машины? Что, если достаточно просто избавиться от улик?
Я замираю, перестаю заправлять рубашку в брюки. Пытаюсь отдышаться. Синий пиджак всё ещё притягивает мой взгляд. Решение окончательно укрепляется в моём сознании, и я успокаиваюсь.
Никогда не хотел работать.
Но придется.
Джошуа — Димa [6]
Сегодня мне не по себе. Не знаю, что случилось, но я отключился на работе.
Это первое, о чём я рассказываю Алие. Не смогу рассказать Владу или маме, боюсь вызвать у них