— Какая восхитительная новость… Надеюсь, Герхард скажет мне, когда соберется жениться, но пока могу вас заверить, ни о чем подобном он не говорит. Да и… Девушка все же слишком юна. А он уже перерос юношеские увлечения… — заканчивала говорить Милисент уже серьезно, продолжая изучать собеседника в упор.
Он не смутился. Ни на секунду. Даже мускул на лице не дрогнул. Но вот улыбка постепенно сошла, а глаза распахнулись шире. И перед ней, наконец, предстал чуть более настоящий Юстас Шенбек — старший агент разведки Империи.
— Я не сомневаюсь, что вы отучили его от смазливых дурочек в бальных залах. Но эта… фройляйн… совершенно иной разговор. Милисент, я не хочу вас обидеть, но вы ничего не понимаете в его изобретениях. Как я, как… многие. А вот она, если собранная информация о ней правдива, сможет. И не мне вам объяснять, что понимание — первый шаг к близости.
Если бы только собеседник знал, как близко он подошел к истине. Вот только у нее имелось что сказать на озвученную тему.
— Вы правы, Юстас. И если бы Герхарда лучше понимали близкие, он не стал бы искать понимание на стороне. Ведь дружба и тем более родственные связи очень похожи на брак. И если один из супругов чего-то не находит внутри семьи, он устремляет свой взор наружу. А дальше только от случая и желания зависит, появится ли возможность утолить потребность.
— Гении рождаются не так часто, чтобы мы могли позволить себе ими разбрасываться, — непреклонно ответил сын своего отца, доказывая, что спорить с ним бесполезно. — Или позволять им воплощать все свои желания в жизнь.
— Тогда я могу лишь выразить вам свои искренние соболезнования на счет того, что вас не пригласили в дом герцога. Боюсь, следующего подходящего случая вам придется ждать долго. А теперь я устала и прошу меня извинить.
Намек гость понял мгновенно, но с дивана поднялся медленно и неохотно, всем видом демонстрируя, что желал бы продолжить беседу, однако Милисент была настроена иначе. И он все понял. Притворно вздохнул, возвращая на лицо чуть виноватую улыбку.
— Жаль, что я утомил вас столь быстро. Надеюсь, в следующий раз мы сможем поболтать дольше?
— Все может быть, герр Шенбек, — она протянула руку для поцелуя, и уже через пару минут гость исчез за дверью.
Сразу же нахлынула усталость, а вместе с ней пришло раздражение. Как же спокойно ей жилось в столице в его отсутствие. Кристиан никогда не досаждал излишним вниманием, всегда с благодарностью относясь к ее коротким запискам, содержащим в себе лишь нечто важное. В основном она переписывалась с герцогиней или Ульрике, и всех это устраивало. Но теперь Юстас вернулся. И не только вернулся, а заинтересовался девчонкой…
Баронесса встала и прошлась по комнате, ощущая приближение головной боли. В комнату сунулась служанка, чтобы убрать завтрак, но сразу же исчезла, наткнувшись на недовольный взгляд.
Юстас нацелен серьезно. С его слепой преданностью он не оставит секретаря в покое. Девочку даже немного жаль, все же она ни в чем не виновата. Уж в людях Милисент разбираться научилась, и не только в бестолковых дурочках, живущих в бальных залах. Фройляйн Ланге хранила свои секреты, но она не хотела вредить Герхарду. А тот проникся к ней умилительной симпатией…
Нет, баронесса не ревновала. К чему? Чтобы там не говорил гость, она достаточно понимала своего невольного любовника, чтобы видеть границы его интереса. Он не влюбился и не возжелал юного тела. Нет, Герхард испытывал лишь то, что говорил. Но кто поверит в такую невинность?
— Проклятье.
Один раз герр Шенбек уже решил проблему кузена самым радикальным образом, очаровав девицу, которой Герхард хотел сделать предложение. Если он вмешается снова, катастрофы не избежать. И что же остается?
Милисент села к столу, расположенному у окна, достала из ящика бумагу и открыла писчий набор. Она все равно собиралась писать Ульрике на счет Моро, вот и еще один повод. Может быть, та как-то сумеет повлиять на Кристиана, и он придержит сына в узде. Ей же останется только надеяться и ждать…
Глава 12
Об изобретательстве и патентах
Голова ныла, руки невозможно было поднять без спазмов, а запах заживляющей мази надежно впился в одежду и кожу. Отвратительно. К зеркалу я даже не подходила, не желая видеть следы аварии, хотя стоит отдать должное прибывшему вчера лекарю — его стараниями шрама на виске не осталось. Да и мазь помогала справиться с остальным. Но не могла вернуть мне ни испорченный костюм, ни упущенную возможность…
Сегодняшнюю встречу в Академии пришлось отменить. А письмо с извинениями и внятными объяснениями я переписала трижды, прежде чем отправить. Раздражение мешало сформулировать мысли и прорывалось в текст едкими фразами, которых стоило избегать. Бабушка всегда говорила, что воспитанной фройляйн стоит быть сдержанной. Особенно в переписке, ведь письмо — то, что нам всегда могут предъявить. И не стоит доверять бумаге то, что никогда не решишься озвучить в приличном обществе.
Озвучить же хотелось многое. Особенно тем полицейским, которые вчера явились на допрос. Сразу после доктора. Наверняка убедились, что с головой у меня все в порядке и пришли вытрясать информацию. Нет, беседа проходила в атмосфере вежливости и взаимного уважения, но вот вопросы… «Видели ли вы кого-то из нападавших ранее? Можете ли вы их описать? Почему вы решили вмешаться? Какой именно рунескрпит вы использовали? Почему именно этот? Сколько энергии вы в него вложили?» И прочее, звучащее вроде бы и логично, но все же подозрительно, будто меня хотели в чем-то обвинить, но… не нашли доказательств?
Странно. И раздражает еще больше, если это вообще возможно. А от раздражения головная боль усиливается, и не хочется ни лежать, ни читать, ни стоять… Отвратительно!
От тяжелых мыслей меня всегда спасало только одно — учеба. Изучение новой темы или неких тонкостей применения того или иного рунного плетения. Углубляясь в мелочи, я могла забыть о времени, усталости, еде и вообще обо всем, но посещать библиотеку в доме герцога пока не хотелось. Как и лабораторию. Однако там как раз находились интересные книги. То, что могло увлечь. И я почти целый день спорила с собой, решая, стоит ли спуститься вниз, от чего раздражение только копилось.
«…в вашем контракте нет пункта, подразумевающего разрыв на основании угрозы для жизни…»
Сволочь! Неужели, он думает,