Когда капитан, посадив в вездеход всю семью, поехал кататься по городу, его, конечно, тормознул первый же постовой, мол, по какому такому праву передвигаетесь по столице нашей Родины на вражеской технике? Но у героя имелась разрешительная бумага, подписанная чуть ли не самим Сталиным. Орудовец прочитал, испугался, отдал честь, и с тех пор никто героя больше не останавливал. Наоборот, все понимали: если на улице появилась трофейная «амфибия», значит, едет капитан Лифшиц – посторонись! Он мигом на трофейном вездеходе долетал до Измайлова, с разгона плюхался в Серебряный пруд и плыл дальше, вспенивая воду винтом, вызывая восторг ребятни и досаду рыболовов с удочками.
Хотя боевая машина стояла не в гараже, а под открытым небом, никто не решался к ней приблизиться, даже ночью: все хулиганы знали, что у капитана есть трофейный парабеллум, а стреляет десантник без промаха даже на бегу, а уж прицельно с подоконника попадет точно между глаз. Но потом капитан Лифшиц скончался от старых ран, машина осталась без надзора, и ее быстро разорили: сначала выкрутили часы и другие приборы из передней панели, потом унесли складные сиденья, срезали брезент откидывающейся крыши, даже дверцы зачем-то выломали…
Когда я впервые увидел «амфибию», она уже стояла раскуроченная, но не до конца, оставался на месте капот, руль, педали и рычаг ручного тормоза. Вездеход еще не врос в землю, а там, где он съезжал с асфальта, в земле виднелся рубчатый след, зарастающий подорожниками, мышиным горошком и одуванчиками. Сегодня же от трофея остался один остов, но ржавчины до сих пор не видно, наверное, техника была покрыта особой краской, рассчитанной на плавание в воде.
Я вдруг подумал, что адмиралиссимус Ураганов должен приехать в 348-ю школу не на черной «чайке», а на новейшей «амфибии», отобранной у сдавшихся американцев. Да, именно так!
Не встретив никаких знакомых рож, я прошел нехороший двор насквозь и оказался в Центросоюзном переулке. На углу сидела грязная дворняжка с грустными человеческими, как у Альмы, глазами, и я решил посвятить день приручению четвероногого друга. Его можно поселить у нас во дворе, в ящиках и потихоньку подкармливать, таская из дому котлеты. Стоят они всего шесть копеек штука, не обеднеем! Конечно, чтобы пес не убежал, придется примотать его веревкой к железному кольцу, вмурованному в стену. Раньше оно называлось «коновязью». Хотя, если верить повести Пушкина «Дубровский», дореволюционные самодуры могли приковывать к такому кольцу и дикого медведя – для забавы…
9. Гарем Фиделя
Чуткий пес, уловив мои мысли (как давеча тараканы!), заскулил и смылся в подворотню. Я не расстроился: все равно никто не разрешил бы мне взять его домой. Лиду я, возможно, и уговорил бы, обещав учиться без троек, но комендант Колов неумолим. Заложив руку за борт беспогонного мундира, он скажет:
– Общежитие для людей! Для собак – улица!
Это ерунда! У Юрки Мазовецкого огромный пятнистый дог, который лает так громко, что слышно в подъезде, хотя живут они на пятом этаже. Правда, площадь у них отдельная, генеральская, такая просторная, что можно на велосипеде кататься. Юркин дед, хоть и в отставке, ходит по квартире в кителе с золотыми погонами, друзей внука зовет «суворовцами» и на вопрос, будет ли он пить чай, отвечает: «Так точно!» Целый генерал, а собак любит! Колов же дослужился всего-навсего до младшего лейтенанта (это одна крошечная звездочка на погоне), а четвероногих друзей боится и презирает. Кстати, родителям Кольки Кобелькова хозяйка тоже разрешает держать смешного пушистого песика, при условии, что тот не будет выть. И ведь не воет – только поскуливает.
Если пересечь Рыкунов и идти дальше, по Центросоюзному переулку, упирающемуся в железные ворота Хладокомбината, слева будет двухэтажный деревянный дом, построенный еще при царе. Там, за забором в палисаднике, кто-то из ребят нашел серебряную царскую монету. В доме печное отопление, и вдоль кирпичной стены Маргаринового завода сложена длинная поленница дров. Кроме того, во дворе имеется выгребная яма, очень нехорошо пахнущая, особенно после дождя. Время от времени к ней приезжает особая машина – «говнобочка». Хмурый водитель (я бы тоже не особенно веселился на такой работе) нехотя разворачивает толстую гофрированную кишку и опускает ее в смрадное подземелье, приподняв деревянную крышку, обитую прогнившим толем. Потом шофер включает рычагом насос – кишка, чавкая и содрогаясь, перекачивает нечистоты из ямы в цистерну.
Лида считает это форменным безобразием, пережитком мрачного антисанитарного прошлого, особенно рядом со сквером, где играют дети, которые могут буквально провалиться черт знает куда! По этому поводу обращались в райисполком, собирали подписи под жалобой Ильичеву, теперь хотят писать самому Гришину!
В старом доме живет мой ровесник Колька Кобельков, с которым я иногда меняюсь марками. Его родители работают на Хладокомбинате, рядом, и потому снимают комнату у хозяйки. Я сначала ничего не мог понять: какая владелица может быть у дома, если все принадлежит государству? Комендант или домоуправ, даже такой дурной, как Колов, – другое дело, так полагается. Но владелица? Мы живем при социализме или где? Зачем тогда революцию делали, Зимний брали, рубали белых? Колька уверяет, будто она в молодости была настоящей революционеркой и прятала в конспиративной квартире чуть ли не дедушку Калинина. Нас, между прочим, принимали в пионеры в музее Калинина, возле Кремля. Я запомнил в витрине под стеклом его личный браунинг, чуть больше зажигалки. С таким и на Чешиху вечером можно прошвырнуться! В общем, после Великого Октября хозяйке оставили дом в собственности и разрешили сдавать комнаты жильцам, как на юге – отдыхающим. Но за это с нее берут большой налог, и она ворчит, что съемщики квартируют у нее почти даром, а ей самой, кроме хлопот, ничего не остается.
Видел я эту революционерку: седая, толстая старуха с недовольным лицом. И это, конечно, странно… Разве может человек, воплотивший свои самые светлые мечты, жить с таким кислым видом? Даже летом она сидит на крыльце в пальто с поднятым каракулевым воротником и через лупу читает толстенную книгу. Колька уверяет, что это – Библия. Врет, гад! Какая же революционерка станет читать Библию? Наша Алексевна читает, но так она же из бывших! Несколько раз, проходя мимо, я хотел остановиться и спросить хозяйку, не встречалась ли она в своей революционной молодости с Кларой Моисеевной Кац, видевшей самого Ленина? Но у старухи всегда такой суровый взгляд, что я не решаюсь.