Высокие кусты, усыпанные белыми, розовыми и красными соцветиями, называются олеандрами, очень похоже на имя древнего героя. (Интересно, если бы я был Олеандром Полуяковым, Зоя обратила бы на меня внимание?) А на клумбах, разбросанных по всему парку, растут на высоких стеблях розы всевозможных оттенков, они испускают сладкий аромат, над ними вьются бабочки, шмели и пчелы. На квадратных фанерках, воткнутых в землю, крупно выведено: «Цветы не рвать! Штраф – 10 рублей». Я вспомнил, как на Центральном рынке (мы с родителями туда заглянули, когда ходили в цирк) грузины за один такой цветок требовали три рубля. Тимофеич жутко возмутился, сказал, что ему за целый рабочий день закрывают наряд – семь с полтиной. Выходит, всего-то на две с половиной розы! Сажать надо за такие цены, кайло в руки – и вперед на стройки коммунизма! Трудно даже подсчитать, прикинул я, сколько стоят все розы на этих клумбах!
А еще в парке много гипсовых фигур, покрытых, видимо, для сохранности серебрянкой. Почти все скульптуры, за исключением девочки с книгой, спортивного содержания: лучник, стреляющий в небо, метательница с диском в отведенной руке, гимнастка, делающая мостик… Но самая выразительная – мощная чемпионка в обтягивающих трусах и майке, она величаво стоит на берегу пруда под эвкалиптом, прижимая к груди кубок и букет цветов.
– Да-а… С такой пришлось бы повозиться… – хмыкнул мой друг, в последнее время говоривший загадками. – Только вот буфера маловаты. У спортсменок так всегда.
– Почему?
– Лишний вес. Когда на рекорд идешь, каждый лишний грамм мешает.
Меня, конечно, с некоторых пор тоже стали волновать секреты женского телосложения. Во взрослом читальном зале я тайком полистал толстую зеленую книгу «Биология», написанную автором со смешной фамилией Вилли. Кстати, так же зовут и Зоину мамашу. Особенно меня заинтересовали половые органы в разрезе. Кто мог подумать, как там все сложно и запутанно! Но Ларик явно свихнулся на «половом вопросе» – так выражается наша остроумная классная руководительница Ирина Анатольевна, когда выясняет, чья очередь подметать пол в классе после занятий. С юным князем что-то случилось, он буквально поедает глазами проходящих мимо девушек и молодых женщин, особенно если сквозь легкую материю просвечиваются трапеции трусиков. Мой друг может вдруг остановиться, повернуться и, провожая взглядом удаляющуюся курортницу, простонать:
– Какая корма! Я балдею…
«Южная кровь!» – говорит в таких случаях Башашкин.
Полюбовавшись гипсовой чемпионкой со всех сторон, мы двинулись дальше вдоль извилистого берега. По пути мой друг купил в окошечке сакли, сложенной из плоских желтых камней, два пломбира в конических вафельных стаканчиках, и снова не взял сдачи, у них здесь это считается неприличным. По боковой дорожке, позвякивая медалями, проехал на своей тележке Толя-десантник. Ларик дружески махнул ему рукой, но инвалид не заметил, хмуро глядя перед собой, видно, еще не поправил здоровье. Зато выпив, он становится добрым, веселым и остроумным, любит поговорить на разные темы, кроме войны.
Мы сели на лавочку, рядом с белой беседкой, построенной на маленьком полуострове, выдающемся в пруд. Хотелось устроиться в самой ротонде, но ее уже оккупировала многочисленная отдыхающая семья и шумно кормила карпов, кроша лепешку в воду. Рыбины кишмя кишели в хлебном месте.
– Вот жрут, сволочи! – восторгался краснолицый папаша в капроновой шляпе. – Жабры трещат! Берите пример, дети! Вечная с вами канитель: ложечку за папу, ложечку за маму…
Худосочное потомство кивало, боязливо переглядываясь, а я подумал, что учить прожорливости подрастающее поколение лучше всего на примере пираний, их недавно показывали в «Клубе кинопутешествий». Вот эти трескаю так трескают! Бегемота за десять минут до костей обгладывают.
Поспешно уплетая таявшее на глазах мороженое, я озирал окрестные красоты. Впереди мелькали между пальмами машины, мчащиеся по Сухумскому шоссе, дальше расстилалось бирюзовое море, а сзади, словно огромная спина многогорбого зеленого верблюда, вздымались горы: Иверская с остатком старинной башни, похожей на обломок гнилого зуба, и Афонская, у ее подножия виднелись ободранные купола монастыря.
– Я тебе говорил, что внутри Иверской нашли пещеру, даже несколько пещер? – спросил Ларик.
– Говорил. Кто нашел?
– Гиви. Мой друг.
– Альпинист?
– Нет, обычный пацан.
– Как нашел?
– Случайно.
– Провалился, что ли?
– Ну ты сказал! Если бы провалился, то шею бы себе сломал. Там, наверху, дырка есть, ее всегда так и звали «Бездонная яма». Гиви спустился по веревке, а там пещера. Больше станции «Маяковская»!
– Откуда знаешь? Ты же в Москве никогда не был.
– Гиви был. Потом он снова туда спускался и нашел еще несколько пещер.
– А снизу проход есть?
– Старики говорят, был проход, монахи там свои сокровища спрятали, когда большевички пришли и стали грабить, а лаз камнями завалили. Знаешь, сколько у них золота было!
– Еще бы! Столько лет трудовой народ обирать.
– Совсем дурак? Кого монахи обирали? Они Богу молились.
– А золото откуда – из тумбочки?
Тут из-за деревьев раздались пронзительные крики: «Эгу-эгу-эгу-эгу-у-у», словно кто-то истошно жаловался на жизнь или звал на помощь.
– Что это? – Я вздрогнул, как от озноба.
– Павлин орет. Хочешь посмотреть?
– Видел в зоопарке. Ничего особенного – индюк с большим хвостом. А большевики никого не грабили, они у буржуев и попов отбирали то, что принадлежало народу. Это справедливо.
– Чужое брать – справедливо? Знаешь, сколько у моего деда земли оттяпали? Раньше вся улица Орджоникидзе наша была до футбольного поля…
– И что, твой дедушка сам все это возделывал? Тут целый колхоз нужен!
– Зачем сам? Он людей нанимал.
– Батраков! Значит, твой дед был эксплуататором.
– Кем-кем? А по хо-хо не хо? – Ларик всерьез насупился и сжал кулаки.
– Слушай, неужели это золото никто не искал? – я поспешил сменить опасную тему. – Ты читал «Тома Сойера»?
– Нет, и не собираюсь. А золото, ежу понятно, искали – только без толку. Хорошо монахи его заховали. Я думаю, если найти сокровища, тогда даже на белую «Волгу» хватит, Пахана можно будет вылечить.
– У нас медицина бесплатная.
– Ну да, у вас, может, в России и бесплатная, а у нас здесь – еще какая платная. К врачу без трешника не ходи. Полезешь, если что, со мной в пещеру?
– Полезу… – неуверенно кивнул я. – А фонари-то у тебя есть?