– Вечно вот я такой, нерешительный, – Соня читала его мысли вслух. – И с девчонками у меня ничего не получается… как встречу кого-нибудь, каждый раз просто ноги подгибаются… и из рук все валится. Просто наказание какое-то. Интересно, она меня тоже за идиота держит? Она же меня насквозь видит…
Тут Сонечка нахмурилась: сказанное явно относилось к ней. Вот сейчас он назовет ее как-нибудь… примерно так, как называли все однокурсницы…
Злобной фурией. Колдуньей. Чертовой ведьмой.
Но вместо этого с ее губ слетели совсем другие слова:
– Со-неч-ка… красивое имя. И сама она такая красивая. Еще и умная. Сразу мне понравилась… вот прямо с первого взгляда, в трамвае… нет, не так. Это она на меня первая посмотрела. На мои носки. Один серый, другой белый. Утром перепутал, пока одевался. Я же говорю, рассеянный… А потом уже я сам на нее посмотрел. И меня как будто кипятком ошпарило. Я двух слов связать не мог. Смешно, ага. Хорошо бы… она надо мной не смеялась. Она думает, я размазня и трус. А я ведь не такой. Я на самом деле не боюсь ничего. Ни людей, ни призраков. Ни живых, ни мертвых. И потом… если бы с ней что-то случилось… ну там, напал бы кто-нибудь в подворотне… я бы тогда всех порвал за нее. Неужели она не понимает? Неужели она так и не узнает никогда?
Соня остановилась.
– Отключите это, – сказала она Достоевскому. – Я не могу больше.
На ее глазах выступили слезы.
– Ого! – воскликнул диджей Федор. – Ты уже сыта по горло этими детскими откровениями? А мы бы, кажется, еще послушали! Ну-ка, что скажет почтеннейшая публика?
Боты как по команде принялись скандировать:
– Е-ще! Е-ще!
– Нет уж, – твердо сказала Соня. – Хватит.
Вот странно: зрители мгновенно поменяли мнение.
– Хва-тит! Хва-тит! – кричали они теперь.
А потом и вовсе исчезли. Зал ужался до обычных размеров и превратился в студию с зелеными стенами. Операторы замерли у своих штативов. Режиссер трансляции отключил монитор и как будто сам отключился. И только толстяк на стульчике медленно аплодировал: хлоп, хлоп, хлоп.
Граф Достоевский улыбался загадочно. Золотой планшет по-прежнему был в его руках, но диджей к нему и не притрагивался. Он смотрел на толстого господина. А тот с кряхтеньем сполз со стула и двинулся к сцене.
– Мы пустили рекламу, – сказал ему Достоевский. – Придется заканчивать эфир. Ничего не поделаешь. Но зрители будут очень расстроены.
– Наплевать на твоих зрителей, – отмахнулся толстый. – Разве ты еще не понял, что у вас тут произошло?
Тем временем очнулся и Родик. Хлопал голубыми глазами и оглядывался в своем кресле. И наконец спросил:
– Что… что это было?
– Это было чудо, – сказал толстяк. – Чудо вселенской любви и понимания. Короткое замыкание в нейросфере. Давно не видел ничего подобного.
– Познакомьтесь, – сказал Достоевский Сонечке и Родику. – Это продюсер нашей программы. Мой старый друг, Иван Андреевич Крылов.
– Зачем же сразу про возраст, – обиделся Крылов. – Просто я знал вашего визави еще в те времена, когда вы и на свет не родились. Кстати, Федя и тогда был весьма беспокойным юношей. Не раз приходилось его одергивать… и выдергивать… из всяких неприятностей.
– Помню, помню, Иван Андреевич, – кисло признал Достоевский.
– Вот и славно, что не забываешь. Без памяти жить совсем худо. Это без совести – хорошо…
С этими словами Крылов опустился в кресло. Родион кое-как сконцентрировал взгляд на его плотной фигуре:
– А я вот ничего не помню. Что со мной было-то?
– Не помнишь? Это как раз неудивительно. Эксперимент нашего чудо-ведущего зашел дальше, чем предполагалось. Милая девушка-экстрасенс не просто читала твои мысли. Она… как бы получше сказать… думала их вместе с тобой. Она же заставила тебя все забыть. Заодно взяла и заново перепрошила визуальных ботов. Просто ради развлечения.
– А что, так можно?
– До сего дня я думал, что нет. Я и сейчас сомневаюсь. Поэтому мы проведем тест еще раз. Сделаем, так сказать, контрольный выстрел…
Сонечка посмотрела на него с беспокойством:
– Выстрел? Куда?
– Прямо мне в голову. Вот в эту самую, – Крылов постучал пальцем себе по лбу. – Если, дорогая моя, ты и там что-нибудь наковыряешь, то я съем свой галстук.
Все посмотрели на его бабочку – модную и дорогую, но изрядно засаленную.
– Да из вашего галстука можно щи варить, – пробормотала Сонечка.
– Не дерзи старшим. Давай, начинай.
Режим «омнилинк» включился даже быстрее, чем в первый раз. Только теперь перед глазами Сонечки возникло всего три золотых шарика. Один был самым тяжелым, толстым и убедительным. Он сразу же выкатился вперед и увеличился в размерах, будто сам напрашивался.
Соня ткнула в него невидимым пальцем – но ничего не случилось. Шар только слегка заколыхался в воздухе. Будто посмеивался.
Тогда Соня решила, что надо быть вежливее.
«Иван Андреич… Можно я войду?» – спросила она.
Легкий щелчок – и шар открылся. Нет, он не стал взрываться или лопаться – просто впустил ее внутрь. Спокойно и мягко, будто владелец шара контролировал каждый ее шаг.
Теперь у Сонечки было время рассмотреть получше, что происходит.
Сознание Крылова было устроено куда сложнее, чем сознание мальчишки Родиона. Сложнее и запутаннее. Сонечкин взгляд блуждал по лабиринтам его долговременной памяти, то и дело спотыкаясь и останавливаясь. Множество дорог вело в тупик, и приходилось возвращаться; некоторые казались темными и унылыми, и Соня туда не пошла; большинство было просто скучными. Но вот впереди словно бы забрезжил свет, мерцающий и тревожный. Должно быть, там жила важная мысль, которая до сих пор беспокоила Крылова – она горела в его сознании и жгла его изнутри. Сонечка решила приблизиться.
«Правильной дорогой идешь, – услышала она. – Значит, и правда умеешь кое-что».
«Это вы сейчас сказали?» – переспросила Соня мысленно.
«Не перебивай. Лучше слушай внимательно. И молча. Его нужно скорее найти. Иначе все пропало».
«Погодите. Кого нужно найти?»
«Наследника престола, – последовал ответ. – Малыша Алекса. То есть что это я… царевича Алексея Петровича».
«Он что, потерялся?»
«Он сбежал. Никто не знает, где он. Впрочем, никто не должен знать и об его исчезновении. Сегодня это самый большой секрет Империи».
«Разве такое бывает? Как его отпустили? И куда смотрела полиция?»
Крылов внутри своего сознания горько усмехнулся:
«Полиция здесь бессильна. Если дело обстоит именно так, как я думаю, то и наша помощь уже запоздала. И нам всем придется плохо».
«Зачем вы меня пугаете?» – возмутилась Соня.
Крылов ответил не сразу. Он сидел неподвижно в своем кресле. Седые бакенбарды обвисли.
Наконец он пошевелился. Засопел и