Низложенная госпожа ее даже не знает, но не бросила, когда все думали только о себе, привела сюда, будучи с ребенком! Не для себя просила помощи, а для старушки, а мне велели не подходить. Вот вам картина налицо о местных нравах!
— Эшла, пригони тачку. Отвезите бабулю в дом! — командую служанке и тут перевожу взгляд на леди.
Сложно это объяснить, особенно когда вокруг такая паника, но я точно знаю, что должна сделать кое-что еще… Чувствую. Сердцем!
— И Леди тоже отведите в дом, — говорю Эшле, а сама не свожу взгляда с болезненной леди и маленькой девочки, которую эта леди чуть ли не прячет за юбкой, крепко сжимая маленькую ручку. И я будто чувствую ее силу и страх в этот самый момент. Такая аура идет от женщин, которые должны в одиночку защищать свое дитя от мира. Аура матери-одиночки в беде. Я эту леди не брошу.
— Леди, там безопасно, — говорю даме, и она несколько секунд с недоверием смотрит на меня, а затем кивает. И я опять ловлю знакомые чувства в ее взгляде. Признательность до глубины души от женщины, которая не проливает на людях слезы.
— Спасибо. Я непременно отдам вам долг, — обещает она и, подхватив малышку на руки, уходит следом за тачкой с бабулей и Эшлой.
И даже в этом шуме слышу ее тихие слова, сказанные златовласой девочке:
— Не бойся, моя храбрая малышка, все позади. Их всех вылечат, вот увидишь! — обещает леди, прижимая к душе дочку и спешит. А я не могу оторвать взгляда от голубых глаз этой девочки. Такие чистые, такие искреннее, но уже все понимающие. Будто повзрослела в пять…
У моей дочери были такие же.
Тут же смахиваю слезу и возвращаюсь к делу — пострадавшим нужно помочь.
Этим и занимаюсь по мере сил, осматриваю то одну женщину, то другую. Кому-то промываю раны. Кому-то натягиваю жгут и шину из подручных средств. А вот одному мужчине стандартных манипуляций первой помощи будет недостаточно.
— Лекарь! Тут есть лекарь⁈ — кричу в надежде, что хоть кто-то да объявился, ибо сама не справлюсь. Нет инструментов, не осталось лекарств, а мужчина весь в ожогах.
— Все в лекарне, больных из пожара выводят, — отвечает женщина, которой я перевязала рану несколько минут назад.
Кидаю взгляд к зареву — пламя стихает, зато черный дым валит столбом. Почти потушили. Нужно кого-то из местных врачей найти!
Оглядываюсь по сторонам, а прямо за моей спиной раздается строгий голос:
— Вы… Уму непостижимо! Вы что творите⁈
Оборачиваюсь и натыкаюсь на запыхавшегося мужчину лет пятидесяти. Взгляд бешеный, сам он аж красный, седые волосы торчат в разные стороны, руки все в крови, как и белая мантия. Мантия… Доктор?
— Вы лекарь? — тут же уточняю я, проигнорировав его вопрос. Тут человеку плохо.
— У вас есть болеутоляющее? — возвращаюсь к мужчине, надеясь, что местный лекарь не начнет зачитывать лекции и расчехлит свой полураскрытый саквояж, висящий через плечо, на полную.
— Леди, вы с ума сошли? Отойдите от мужчины! — гаркает мужчина, кидает в меня огненный взгляд, так и говорящий: «ты кто вообще такая, чтобы командовать и лезть под руку профессионала?».
— Он умрет от болевого шока, если будем спорить! — выпаливаю я ничуть не менее агрессивно, чем местный лекарь. Не раз в таких ситуациях была. Ты либо берёшь напором с первой попытки, либо проиграл и твой пациент — мертв.
Глаза мужчины округляются на пол лица, но больше он не спорит.
— И без вас вижу! — шипит лекарь, опускаясь на землю, и расчехляет саквояж. — Отойдите уже!
Действует он быстро, четко, потому не вижу причин лезть под руку. Оборачиваюсь к женщине, что тихо хлюпает носом рядом. У нее рассечена рука, а в ране виднеются щепки.
— Потерпите, — говорю ей, чтобы не вздумала дергаться, достаю шипцами щепки, и выливаю последнее, что у меня есть. А вот перевязать уже нечем.
— Лекарь! — оборачиваюсь, чтобы попросить у него материал. Плевать, что я ему не нравлюсь, сейчас мы за общее дело.
— Держите! — Он уже сам сует мне бухту белой тряпки.
Надо же, следил, смотрел?
— Помощники вернулись? Сюда! Этого на носилки, в повозку и в столицу! — командует лекарь, а затем оглядывается. На улице сидят человек двадцать, не меньше. Не все из них ранены, многие просто рядом, пытаясь помочь. Еще дюжина людей, все это время носившихся к лекарне, возвращается с пустыми ведрами. Тут пахнет дымом, гарью, болью…
— Господин лекарь, как же быть? От лекарни ничего не осталось? — Подбегает к лекарю полноватая женщина. Судя по чепчику на голове, нарукавниках и перепачканному фартуку, предполагаю, что она медсестра.
— А бездна его знает. Ко мне их вести далеко, а осмотреть тщательнее надо, — говорит лекарь, и он прав. Первая помощь оказана, но нужно убедиться, что не осталось скрытых травм.
— Ведите ко мне, — решаю я, раз уж выбора нет.
Вокруг только покосившиеся домики, столб сизого дыма на месте, где была лекарня, и мой двухэтажный особняк. Очевидно же, что нужно делать.
— К вам? — уточняет лекарь.
Я все еще ему не нравлюсь, но вижу, что этот господин в первую очередь будет думать о пациентах. На улице вечереет, толком ничего не видно, а в воздухе все сильнее пахнет грозой.
— Леди Кайрон, временно живу в этом доме. Место есть, вода найдется, а вот лекарств не осталось, — сообщаю ему, и лекарь, оценив меня взглядом, кивает.
— Спасибо, леди Кайрон. Ваш поступок благороден, — выдает он, и в этот раз в его голосе действительно звучит признательность, но скептицизм на лице остаётся.
В следующие полчаса мы медленно перемещаем пациентов в дом. Кого-то заводим, кого-то несут подоспевшие из лекарни санитары-мужчины. Тут же находятся и женщины.
В основном они суетятся как служанки, помогая Вириан и Эшле, размещать людей, чуть ли не на полу, потому что мест особо нет. Зато нарастающая гроза за окном не помешает осмотру.
Этим осмотром и занимается лекарь, давая назначения своим пятерым подчиненным, из которых три женщины и двое мужчин. И те разбирают пациентов в соответствии с гендерным признаком, как и предупредила меня Вириан еще вчера.
А еще она сказала,