— Я об этом подумала. Увы, знать ко мне нечасто захаживала, потому я подготовила все, что имею на данный момент, и мое лекарство к тому же, если получится, я стану первым лекарем из женщин! Смогу воссоздать лекарства, которые спасут десятки или сотни жизней! Разве это не здорово? — сообщаю Безликому, а он слушает, стоя все так же в нескольких метрах от меня, и о чем-то думает.
Долго думает, нужно сказать, а затем наконец-то отрывает пятки своих сапог от дорожки и делает ко мне несколько шагов.
— Вас только это теперь делает счастливой? — спрашивает он, а в голосе звучит такая горечь, что становится не по себе.
Сама не знаю отчего, но на вопрос хочу ответить честно.
— Да! Именно так! — говорю Безликому, беззаботно ему улыбнувшись, и какого черта решаю похлопать ему по плечу, а то знаете ли вся эта ситуация не просто дружеской попахивает.
Вот только едва касаюсь этого плеча, как пальцы обволакивает что-то липкое и мокрое.
— Кровь? — тут же прищуриваюсь, хочу оглядеть, а этот вредный Маска делает шаг назад со своей привычной отговоркой: “Пустяки!”.
— Да какие там пустяки? Если не ошибаюсь, эта та самая рана, которую вам лекарь Бертон обрабатывал. Так глубока была? Швы открылись? — охаю я. А ведь времени достаточно прошло.
— Говорю же, пустяки, — стоит на своем Безликий.
Но знаете ли…
— Вы меня просили послушаться, я послушалась и сидела тихо, пока вы несли меня с этой раной на руке. А теперь послушаетесь вы.
— Я? — переспрашивает он так, будто я что-то несусветное сказала.
— Да, именно вы. Мы ведь с вами вроде как подружиться решили. А дружба штука такая, знаете ли, взаимная, а не игра в одни ворота.
— Какая игра?
Вот же блин, нашла сравнение. Они тут понятия не имеют о футболе, но я, хвала местным богам, хотя бы само это слово не ляпнула.
— Говорю, если хотите со мной дружить, то будем на равных. Иначе даже не просите меня слушаться в следующий раз! — отрезаю Безликому и вижу даже сквозь маску, как противоречат мои слова его внутреннему “я”, что неудивительно.
В этом мире так уж заведено, что мужчины не слушаются женщин… “пока не заболеют”, — так и хочется добавить.
— Так, за мной. Я вас обработаю, — выдаю Безликому, пока его мужское не вызграло окончательно и бесповоротно, и смело шагаю к последнему дому, за которым открывается пустырь и та самая хижина, ставшая сегодня официально моей лекарней.
— Поспешите, а то заразу можете занести! — приговариваю я, уже подхожу к калитке, чтобы ее толкнуть, как Маска оказывается шустрее и сам открывает ее для меня.
Хм, такие пациенты мне нравятся.
Киваю, прохожу к двери, и меня опять опережают.
— Леди Оливия! — тут же летит на звуки кухарка, а следом за ней выглядывают те два мужичка.
— Все хорошо. Все живы, никто никуда не уходит. Подробности завтра, сейчас у меня пациент, — отвечаю всем любопытным, и пока эта грозная Маска за моей спиной не передумала, вхожу в комнату.
— Проходите, снимайте рубашку, или что это у вас там, — говорю не глядя на него.
Спиной чувствую, что он зашел следом и даже закрыл за собой дверь. Зажигаю свечи и копаюсь в личной аптечке, которая стоит возле окна на столе.
— Леди Оливия…
— Не скромничайте. Чего я там не видела, — говорю ему. Если бы он только знал, какие операция я в молодости, пока руки слушались, проводила, то не беспокоился бы про свой порез.
— Вы про закон забываете.
— Ой, я вас прошу. Вы последний, кто меня сдаст. К тому же вы только что сами наваляли так, что за решетку угодить можете. Раздевайтесь, говорю, — приказываю пациенту, нахожу наконец-то все что нужно, кладу на поднос, и обернувшись, зависаю на секунду.
Ох ты ж черт! А тело-то у Безликого такое, что в кино сниматься можно. Кожа на перекатах мышц отливает бронзой и немного поблескивает в дрожащем свете свечей. А пара шрамов на груди свидетельствуют о тяжелом прошлом, возможно, о сражениях, что вызывает и тревогу и некое невольное восхищение внутри.
А вместе с этим и гормоны в молодом теле начинают бушевать, что вовсе не удивительно. Но я тут же беру себя в руки, отгоняю непозволительные мысли и включаю профессионала.
— Садитесь, — указываю Безликому на край своей же кровати, ибо стул у меня завален вещами, и хвала богам сверху платья, а исподнее под ними. Но разбирать я его не буду, тем более, когда только что руки местным антисептиком обработала.
Маска как-то слишком медленно делает три своих огромных шага к кровати, и садится, напрягаясь так, будто я его сейчас линчевать буду.
— Если и будет щипать, то не сильно, — заверяю его.
Располагаю поднос рядом, смачиваю подобие тампона антисептической жидкостью и присматриваюсь к ране. Ощущение, что ее вообще не обрабатывали и не зашивали.
— А лекарь Бертон.. — начинаю я, ибо уверена, что он не сделал бы работу так плохо.
— Это была царапина, — отвечает Маска.
Ага, значит, он заупрямился еще тогда, и попросту не показал порез. Упертый пациент.
— У вас семья есть? — спрашиваю его, прикладывая тампон к краям раны, и решаю, что лучше, пожалуй, все залить, так будет надежнее. — Мать? Жена? Сестра, или еще кто-то?
— Почему вы спрашиваете?
— Живете так, будто хоть завтра готовы умереть, — выдаю ему честно, и он тут же ловит мою руку, а я, вскинув на него взгляд, застываю. — Я к тому, что нужно беречь себя. Мужчины, как вы, часто говорят, что в первую очередь заботятся о других. Но если забывать про себя, то такими темпами, вы будете не в состоянии заботиться о тех, кто вам дорог.
Говорю ему, и чувствуя, как хватка его пальцев на секунду ослабла, тут же высбодождаю руку, и продолжаю обрабатывать рану. Лью лекарство, и оно должно щипать, а Маска даже не вздрагивает. Храбрится? Но все равно ведь больно, потому и дую на рану, чтобы остудить.
А он вдруг как повернется резко, как зырнет на меня из-под этой своей маски так, что хоть и не вижу