— Ожидал от тебя злости, ярости и может быть даже удара любым подручным предметом, и это было бы заслуженно. Но ты всегда найдешь способ сделать больнее, — выдает мне Кайрон. — Равнодушием.
— Упрекаете за то, что не испытываю к вам больше чувств? — хочу усмехнуться, но в этот раз не получается.
Не думала, что разговор лицом к лицу станет таким тяжелым для меня. Надо взять себя в руки. Надо быть сильной.
И потому отрываю взгляд от окна и смотрю на Кайрона, подтверждая этим напускное безразличие. Именно напускное, ведь где-то глубоко внутри, в сердце что-то трепещет.
Наверное, это и есть то, о чем говорят все женщины: желание верить, что мужчина однажды исправится. Свернет горы ради тебя, увидит твой истинный свет и влюбится настолько, что уже никогда не оставит.
Это вера сердца, крик души. И Кайрон дал много поводов хвататься дрожащими пальцами за эту надежду.
Но мне уже давно не тридцать. Я прожила достаточно долгую жизнь, чтобы понять, что одной веры мало. Что чаще всего, это иллюзия, в которую мы отчаянно цепляемся, чтобы перестать испытывать боль и позволить себе быть снова счастливой хотя бы на миг. Ведь в будущем все непременно повториться.
Предавший раз, предаст снова. Когда чувства пройдут, наступит то самое, отчего хочется сейчас бежать в иллюзию. Наступят безразличие и холод.
Так зачем тратить годы, чтобы убедиться в том, что известно уже сейчас?
— Я не могу тебя упрекать, — как назло, Кайрон не спешит сейчас демонстрировать власть и давать мне поводы сопротивляться. Он смотрит в глаза прямо, открыто, без маски. И это злит. — Я помню, что я сделал и чем обидел тебя. Но ты не знаешь всего.
— Не думаю, что сейчас подходящее время для личных разговоров, — тут же отсекаю, ибо слушать его… опасно.
Мне нужна холодная голова и такое же сердце, но Кайрон, как назло:
— Потом может этого времени не быть.
— Специально хочешь меня напугать?
— Напротив, я хочу, чтобы ты осознавала все риски и, чтобы несмотря на страхи, была уверена в себе. Лгать о том, что во дворце будет просто, не стану. Комитет лекарей во главе с министром здравоохранения в бешенстве после известия о твоем прошении. Они сделают все, чтобы тебя убрать. Но у них, Оливия, не должно это получится, — выпаливает Кайрон.
— Говоришь так, будто от этого зависит твоя жизнь, — отмечаю я, а потом смекаю. — Ах да, честь для мужчины и есть жизнь.
— Ты думаешь, я здесь из-за чести? Ты можешь мне не верить, но единственное, из-за чего я устроил этот маскарад — твоя безопасность.
— В самом деле? — горько улыбаюсь, ибо он лжет. А раз поговорить после королевского суда не предвидится возможным, то, пожалуй, выскажусь сейчас. — Думаю, вы не смогли смириться с тем, что вам не подчиняются. Вы привыкли, что все должно быть под контролем, и явились в образе Безликого только для того, чтобы вернуть этот контроль. Я стала вашей миссией, лорд Кайрон, сучком, который торчал из идеально выструганного древа вашей жизни, и не более того. Но даже если так, я все равно благодарна вам за помощь, которую вы оказали. Однако прошу, больше не водите меня за нос.
— За нос? — переспрашивает он и усмехается. Горько. — Твоей проницательности можно опасаться. Ты сказала все верно, — неожиданно соглашается он, а затем смотрит в глаза так, что карета будто исчезает, а я нахожусь на обрыве, где туман такой густой, что ничего не видно.
Вот-вот сделаю шаг, и непонятно, куда попаду. Но точно уже не останусь на прежнем месте… Этот его взгляд пугает меня, тысячу раз пуганную, настолько, что хочется немедленно закончить разговор, но Кайрон не упускает свой шанс.
— Да, я считал тебя взбунтовавшейся, непокорной, даже сбрендившей. Я действительно хотел тебя приструнить, хотел погасить вспыхнувшее в тебе пламя, но потом… — говорит он и стихает так резко, будто напоролся на осколок стекла. — Я сам не заметил, что уже не вижу света там, где нет твоего пламени. И я сгорю целиком, если потребуется, но из этого дворца ты выйдешь живой.
— Достаточно! — отсекаю, ибо он нашел очень неподходящее время для таких разговоров.
Меня ждет королевский суд, нужно думать о том, как защищаться, а не вот это все.
— Оливия…
— Я попросила вас, хватит! Зачем вы все это говорите? Чтобы я сейчас расчувствовалась и забыла все, что было?! — кидаю в него такой злобный взгляд, который кого угодно по самолюбию ударит, но Кайрон выдерживает более, чем достойно. — Не выйдет!
— Знаю. Прощения просят за то, что можно простить, — всего лишь говорит мне он те же самые слова, которые когда-то сказал блондину, напавшему на меня в “Фиалке”.
— Ты мое наказание. Мое проклятие и искупление, — шепчет Кайрон, все также не отрывая взгляда, переворачивающего душу снова и снова. И как же это бесит.
Бесит, что червячки сомнения внутри вновь начинают шевелиться, когда должны были уже сдохнуть!
— И за что же жизнь вас так наказывает, лорд Кайрон? — шиплю ему сквозь зубы.
— За гордыню и хладнокровие, — отвечает, не раздумывая. — За то, что не понимал тех, кто испытывал чувства, потому что самому мне не дано было чувствовать. Пока не встретил тебя.
— Пока не разглядели, смею вас поправить.
— Нет. Пока не встретил, — остается при своем Кайрон. — Единственная женщина, которая действительно способна перевернуть этот мир. Женщина, которой не нужен никто. Женщина, внутри которой сила самих богов. Я не знаю, откуда ты взялась, и сейчас это не важно. Сегодня, когда будешь в тронном зале, помни, что боги ничего не делают просто так. Ты там, где должна быть. Ты там, где ты победишь. А если что-то пойдет не так, я буду рядом и вытащу тебя. Знай это, даже если не увидишь меня среди толпы, — говорит он, а я напрягаюсь до кончиков пальцев.
— Запомни кто ты, Оливия Кайрон. Упрямая, своенравная, живая. Горящая таким ярким огнем, что его не затушить, как ни старайся. А я старался. Старался, как никогда, пока не понял, что сам попал в ловушку. В ловушку твоего смеха, твоих взглядов. И твой огонь стал для меня важнее моего собственного