Рослая дворняга, обитавшая во дворе, в Крепость не заходила, но часто появлялась на крыльце. Любила Умбру, которая выносила ей кости, оставляя у забора. К колодцу не ходил. Плеснявка среди прочих неживых обитателей Крепости была самой вздорной. Улыбака хоть и страшный, как смертный грех, а всё-таки не вредил никому – только пугал… А она воду портила.
Был ещё Офицер, но тот жил в Западном крыле, на счастье. Его высокая тёмная фигура вселяла ужас одним своим присутствием. Не мундир с погонами, не тяжёлый шаг и даже не дыра от пули в груди пугали братьев, а какая-то необъятная потусторонняя сила в безумном взгляде. Ёршик видел его лишь единожды. Тот выбирал для «беседы» Сома, к которому приходил накануне чего-то очень плохого, как в тот раз, с пиявками…
Офицер сулил беду, поэтому его появление в жилых коридорах было таким страшным. И почти всегда – неожиданным.
☽ ✶ ☾
Руки тащат его в пустую кухню – единственное место в Крепости, где горит свет.
– Ты чего?! – После момента паники приходит понимание, что это всего лишь Сом.
– Как. – Он не спрашивает, а чеканит единственное слово. Очки на переносице сверкают стёклами.
– Чего как?
– Ключ, малой. Он у меня всё время на шее. Как умудрился спереть?
– А, это… – Он выдыхает с облегчением и понимает, что зря. Сом не на шутку разозлился. – Извини… Надо было попросить.
– Именно. Но я хочу знать о другом.
– Ну, вытащил, пока ты спал.
– Я запираю дверь.
– Да не в комнате! Во дворе спал после вылазки, давно это было… – «Ещё при Умбре», добавил он мысленно.
– И что, просто снял? – Сому не нужны кулаки, когда он смотрит вот так.
Ёршик сглатывает.
– Ну да. Я сразу вернул, ты же не заметил! И не брал ничего…
– Кроме броши.
– Я бы не взял что-то нужное, – сбивчиво объясняет он. – Что-то твоё.
– Тогда какого рожна, Малой?! Нельзя было сказать? Мы же договаривались.
– Да помню. – Он сдерживается, чтобы не повторить «извини»: волшебное слово не поможет. – Я хотел…
Он думает, как рассказать о том, что знала только Умбра. Она была с ним на берегу: «хоронила» секреты в песке – на границе моря и суши, где вода забирает дары и даёт то, о чём просишь. С Умброй можно было делиться всем – они загадывали желания вместе, – а Сому стыдно говорить, потому что для него это ребячество. Он ни разу не позвал Ёршика с собой, не хотел брать на вылазки, пока Карп не вступился, мол, «ершистому пора учиться». Ну вот, научился же!..
– Хотел отдать морю. Думал, плеснявка уйдёт из колодца – за якорем.
– И? Я повторю вопрос: почему не сказал? Почему исподтишка?
– Я просто… – Ёршик сжимает кулаки и зубы. Слишком долго объяснять. Он не умеет говорить красиво, как Карп: внутри много всего, а в слова не вложить. – Не знаю, понятно?.. Просто.
Ему становится обидно. Ради них же, дураков, старался. Желание общее загадывал – одно на всех. А чтобы сбылось, нужен был дар настоящий, не камни с перьями, которых на берегу пруд пруди. Из Сомовой шкатулки мог бы вытащить любую вещь, но почему именно ласточка – поди объясни.
Сом кивает. На место гнева приходит усталость.
– За «просто» собирают совет. И голосуют за исключение. Дело не в том, что ты взял – или не взял, хотя мог бы, – а в нарушении кодекса.
Вот он, Сом. Весь в умных словах и правилах. Нет чтобы… что? Обнять по-братски? Ёршик вдруг понимает, что у него дрожат губы.
– Ну давайте! Голосуйте! Только Ската верни, а то нечестно будет.
Сом опускается на стул, трёт глаза, сминая дужки очков.
– Ты осознаёшь, что поступил как крыса?
Ёршик наливается краской. Становится жарко, хотя ледяной водой умылся.
– Да.
– Понимаешь, почему не брали с собой на дело?
– Нет!
Хочется ногой топнуть и хрястнуть подвернувшуюся кружку о стену. Он ведь может, когда надо. Всё может!..
– Иди спать. До завтра подумай.
Ёршик стоит ещё минуту или две, не шевелясь. Ищет в голове что-то умное, чтобы с достоинством ответить, как взрослый… и не находит.
– Умбра поняла бы.
– Её здесь нет.
Хлопает кухонная дверь. Вот и поговорили.
☽ ✶ ☾
67 день Рассвета, 299 г. от ВП
Острова Ржавых Цепей, Крепость
– Поговори с ней.
Яблоня тянулась к небу у ограды. Сбрасывала иней лепестков на землю, но яблок не давала. Пустоцвет.
– С деревом? – хмыкнул он.
– А что? Доброе слово всем приятно. – Умбра обняла тонкий ствол и прижалась к нему щекой. Закрыла глаза.
Ёршик молчал. Сидел на нижней ветке, болтал ногами, глядя, как белые цветы смешиваются с землёй: наступишь – втопчешь в грязь. Несколько дней красоты – и всё, отцвела.
– Жаль, что быстро…
– Это ты мне? – Умбра загадочно улыбнулась.
– Ей, – пожал плечами Ёршик, – или никому. Просто так.
Пальцы Умбры осторожно гладили ствол.
– Не надо жалеть. Если бы она не теряла лепестки – весна за весной, – то не выросла бы. Не стала крепким, сильным деревом.
Словно в подтверждение поднялся ветер, и белый вихрь взметнулся, окутав Умбру, как невесту. Белый цвет на тёмно-рыжих волосах.
Ёршик тогда не понял, как связаны потеря и рост, а на деле – всё просто.
☽ ✶ ☾
20 день Заката, 299 г. от ВП
Острова Ржавых Цепей, Крепость
Отчасти он сам виноват в том, что по Крепости бродят призрачные гости. Вернее, не так. Духи появились задолго до братьев, но Ёршик их разбудил. Позвал – и они пришли. Для него это стало забавой: садиться в темноте на кровать и глядеть в окно, проговаривая вслух дурацкие стишки.
«Кто прячется, тот застыл».
Он сам не понимал до конца: хоро́нится ото всех, оставаясь на месте, или водит. До тех пор, пока кто-нибудь продолжал прятаться, игра не кончалась.
Опустившись на кровать, он стягивает ботинки. Шевелит пальцами в носках. Зябко. Под утро вовсе стынь приходит: чужая, не госпитальная, подбирается всегда снаружи, со стороны моря, заглядывает в окна и дверные щели. У неё нет человеческой формы, только голод и дыхание зимы, щекочущее кожу.
Ёршик ложится, укрывается шерстяным одеялом.
– Не стой, – говорит он Соне, когда тот появляется у окна. В солдатской одёжке, с рукой на перевязи, коротко стрижеными волосами и болью. Эта боль течёт из него, как кровь из тела, пока то не остыло. Ёршик знает. Хотел бы не знать, да вот как?..
– Спокойной ночи, – добавляет он и ненадолго задрёмывает, чтобы проснуться от голоса Умбры.
☽