Люблю подниматься сюда – не только потому, что здесь тихо и чаще всего пусто, но и потому, что тут очень красиво. Крыша оформлена как сад: яркие мандариновые деревья, стройный бамбук и корявое на вид растение, название которого я не помню, обрамляют стены, а яркие цветы жасмина – мамины любимые – цветут повсюду, как маленькие скопления звездочек, и наполняют воздух благоуханием. Есть даже гирлянды, развешанные вокруг перил и над стоящими в углу деревянными качелями, хотя я никогда не оказывалась тут вечером, чтобы посмотреть, как эти украшения светятся.
Вид с крыши тоже великолепный. Отсюда можно увидеть всю территорию школьного кампуса – и возвышающийся над ним Пекин со всем блеском стекла и стали, отражающих плывущие по небу облака.
Проверенный трюк для выживания в новой школе: найди место вроде такого – то, где никто не потревожит, – и предъяви на него свои права.
Трюк, особенно полезный теперь, когда мне нужно собраться с мыслями.
Я опускаюсь на качели и, разместив поднос на коленях, откусываю щедрый кусок жоуцзямо. А затем делаю то, что откладывала весь день: проверяю телефон.
Вообще-то, я стараюсь, насколько это возможно, держаться подальше от социальных сетей. Каждый новый пост моих старых подруг служит болезненным напоминанием: вот их нынешняя жизнь, без тебя. Вот их компания лучших друзей, вот их парни, о которых они тебе не рассказали, вот они продолжают жить дальше. Доказательство того, что все их обещания помнить тебя и не терять контакт оказались ложью. Иногда я вижу пост кого-то из тех подруг, с кем близко дружила в Лондоне, Новой Зеландии, Сингапуре, – на ее новый цвет волос, широкую улыбку, укороченный жакет, в котором ее невозможно было представить раньше, – и ощущаю странное чувство, будто обнаружила в своей ленте незнакомку.
Но сегодня хлынул такой поток сообщений, что телефон зависает на целую минуту. И сердце мое тоже зависает. Те, с кем я не разговаривала годами – персонажи из начальной школы, например, – написали мне, приложив скриншоты сообщений или прочие вариации на тему «боже, у тебя получилось!» Некоторые из них все же добавили вопросы из серии «Как поживаешь?» или «Сколько же мы не виделись!». Но вся их эта напускная вежливость на фоне бесконечных переписок ни о чем и тонны смайликов, которые мы когда-то слали друг другу не задумываясь, лишь вызывают в животе новый укол боли.
И все, о чем я могу думать, – это: «Слава богу, что есть Зои».
Она единственная, кто до сих пор есть в моей жизни. Единственная, кто остался спустя годы. И единственная, кто прислал мне сообщение с абсолютно неприличным количеством восклицательных знаков, требуя объяснений.
Отстреливаюсь быстрым ответом, обещая рассказать все, когда мы снова созвонимся, и открываю дрожащими пальцами папку «Входящие». Во рту пересохло. Я едва могу сглотнуть.
Внутри как минимум двадцать новых писем от журналистов и писателей из самых разных медиа: одни просят об интервью, другие запрашивают эксклюзивный материал (в том числе парочку селфи). Я воображаю, как позирую, обнимая одной рукой воздух или картонную фигуру кого-то из этих кей-поп айдолов, и к горлу подступает комок.
Но поток оповещений не прекращается. Несколько человек отправили мне ссылки на статьи, вдохновленные моим эссе. «История первой любви, о которой не прекращают говорить: нежность в эпоху цинизма», – гласил один заголовок. Другой журналист связал «удивительный успех» моего эссе с возрождением любовного романа, а также с «нарастающей разочарованностью» моего поколения дейтинговыми приложениями вроде «Тиндера». Еще один умудрился притянуть в свой материал мою расовую принадлежность, заявляя, что все это может быть заговором китайского правительства с целью «смягчить имидж быстро развивающейся тоталитарной сверхдержавы».
Вопреки ужасу, бурлящему в животе, с губ срывается истерический смех – я ничего не могу с собой поделать. Безусловно, это самая нелепая вещь, которая когда-либо случалась со мной. И наверняка которая когда-либо случится со мной.
Но затем с негромким звоном приходит очередное уведомление, и при взгляде на поле «отправитель» мой смех сменяется изумлением.
Глава четвертая
Дорогая Элиза,
Меня зовут Сара Диаз.
Вчера вечером я получила огромное удовольствие, читая твое нашумевшее эссе «Любовь и прочие сакральные вещицы», и обнаружила, что чрезвычайно тронута твоей историей (что редкость для циника вроде меня). Временами я громко смеялась; временами мне хотелось плакать, в наилучшем смысле этого слова. Все это означает вот что: думаю, ты очень талантлива, и я бы с радостью хотела предложить тебе вакансию в нашем «Крейнсвифт».
Это будет оплачиваемая стажировка сроком на шесть месяцев, и по завершении работы, если ты согласишься, я с удовольствием напишу тебе рекомендательное письмо…
В машине по пути домой я в сотый, наверно, раз перечитываю это письмо, дыхание перехватывает.
«Крейнсвифт».
Мне страшно, что, если я выдохну, слова на экране растворятся. Люди из «Крейнсвифта» пришлют еще одно письмо, извинятся за поспешные выводы и скажут, что еще раз перечитали эссе и осознали, насколько были неправы.
Потому что это… все, чего я хотела в этой жизни! Нет, не так, я даже не осознавала, что хотела этого, потому что не смела и мечтать пройти стажировку в журнале, с которого начиналась карьера многих всемирно известных писателей.
А Сара Диаз – один из лучших авторов «Крейнсвифта». Возможно, один из лучших современных журналистов, которых я знаю. С блокнотом, под завязку заполненным цитатами из статей Диаз и моими комментариями к ним, я не расставалась, кочуя из города в город. Два года назад она выставила на какой-то аукцион тридцатиминутный персональный мастер-класс, и победитель заплатил за эту честь пять с лишним тысяч. Вот как большинство начинающих журналистов жаждут ее отзывов!
Если она действительно хочет, чтобы я работала на нее – работала с ней, – то как можно сказать «нет»?
Однако как быть с моими выдуманными отношениями, если я скажу «да»?
– Цзе [7], а почему в школе говорят, что у тебя есть парень?
Я резко поднимаю голову.
Эмили с любопытством следит за мной с другого конца сиденья. В данный момент в машине только мы и водитель, занятый прослушиванием своей любимой радиостанции, транслирующей записи пекинской оперы.
Хвала небесам! Не знаю, как бы я отпиралась, будь здесь Ма или Ба.
– Не знаю, – со смехом говорю я ей, пытаясь отшутиться. – Не слушай их.
– Но у тебя же есть парень? – настаивает Эмили, распахнув глаза шире.
– Это… не твое дело.
Зря я так сказала. Эмили отстегивает ремень безопасности и придвигается ближе, наплевав на