Эмили хватает пульт и запускает первую серию какой-то милой дорамы про студентов. Папины глаза немного стекленеют, а Ма ворчит что-то насчет того, насколько одинаковыми выглядят заставки фильмов в наши дни, но я наклоняюсь ближе к телику. Это именно то, что мне сейчас нужно: чистый, радостный эскапизм.
Примерно через две минуты с начала первой сцены (в которой – вот неожиданность – главная героиня и объект ее обожания сталкиваются друг с другом в коридоре и случайно обмениваются телефонами) до меня доходит, что главный актер выглядит знакомо.
Очень знакомо.
У него та же резкая линия подбородка, тот же темный взгляд и безукоризненно взъерошенные иссиня-черные волосы. Те же изящные скулы и острый нос. И хотя осанка персонажа иная – он в кои-то веки не сутулится и ни на что не опирается, – выражение его лица и то, как он смотрит на героиню с обезоруживающей смесью раздражения и веселья, знакомо до боли.
Кэз Сонг.
Я смотрю один из сериалов с Кэзом Сонгом в главной роли.
Что ж. Вот вам и эскапизм.
Вопреки этому открытию я пытаюсь вести себя как обычно – все-таки сегодня случались и куда более удивительные вещи, – но ощущение, конечно, весьма необычное: видеть, как один из твоих одноклассников флиртует с известной актрисой на экране в твоей собственной гостиной. Почему-то это смахивает на вторжение в личную жизнь, хотя и не уверена, его это личная жизнь или моя. Возможно, и то и другое.
– А он горячий, – комментирует Эмили, когда камера увеличивает его глаза, а следом – полные, от природы чувственные губы.
Я чуть не подавилась.
– Не… говори таких вещей, Эмили.
– А что? Так и есть. – Эмили оборачивается за поддержкой к маме. – Разве он не милый, Ма?
Ма внимательно изучает экран.
– М-м-м. Красивее, чем большинство сяо сянь жоу, которых я видела. – Затем, поймав папин взгляд через диван, она чуть громче добавляет: – Но все мы знаем: самый красивый парень на свете – ваш отец.
– А то ж, – подтверждает тот.
Эмили фыркает.
– То-очно.
– Вообще-то, не думаю, что он такой уж горячий, – ворчу я, натягивая плед до подбородка. Тем временем экранный Кэз гладит девушку большим пальцем по щеке, и я чувствую, как краснеют мои собственные щеки. – Наверное, это просто грим. И монтаж.
Но точно знаю: это не грим и не монтаж, потому что так Кэз выглядит всякий раз, когда я вижу его в школе. Но я ни за что не признаю его симпатичным вслух, да еще при моей семье.
– У тебя слишком высокие стандарты, Цзе, – говорит Эмили.
– Она права, – соглашается Ма, похлопывая меня по колену. – Ты никогда не найдешь парня, если тебя не привлекает даже кто-то вроде него.
Эмили открывает рот, словно хочет добавить что-то еще, и мое сердце замирает. Но затем она подмигивает мне и изображает, будто застегивает губы на молнию. Я где-то читала, что сестры развивают нечто вроде телепатии, и это, похоже, правда: я на все сто уверена, что знаю, какое безмолвное сообщение шлет мне Эмили. «Помни о "Поки"».
«Конечно, я помню, – шлю я в ответ, свирепо глядя на нее. – Просто помалкивай».
«Поняла, – отвечает она. – Кстати, можешь принести мне воды?»
Я закатываю глаза, но встаю и наливаю всем по стакану теплой воды из чайника, а в приступе вежливости еще и нарезаю манго. Вернувшись на диван, я не могу удержаться и снова перечитываю на смартфоне письмо от Сары Диаз. Оно по-прежнему там – все такое же реальное, ощутимое свидетельство того, что меня приглашают на работу в «Крейнсвифт», но также и того, что мне понадобится помощь, если я хочу продолжать скрывать свою ложь. Мой взгляд цепляется за одно из условий стажировки:
«Будет здорово, если ты сможешь раскрыть в своих постах больше деталей о ваших отношениях и опубликовать фотографии, на которых вы вдвоем…»
И где, черт побери, мне достать фотографии? Арендовать кого-нибудь на сомнительном сайте вроде «Мужчина напрокат»? Прифотошопить случайного парня к моему селфи? Но нет, и то и другое звучит бредово. А если учесть, как быстро расползаются подобные сплетни, не сомневаюсь, что уже на следующий день все будут знать правду. Это должен быть кто-то, кого я действительно знаю, с кем вместе мы будем смотреться убедительно…
– Цзе, ты вообще смотришь? – окликает Эмили.
– Хм? О… да. Конечно. – Я вскидываю голову как раз в ту секунду, когда экранный Кэз Сонг приглашает главную героиню сесть на заднее сиденье своего мотоцикла. Наблюдая, как они вдвоем едут по городу, а над ними движется искусственный солнечный свет, меня осеняет.
Смехотворная, абсолютно нелепая идея. Идея, которая может усложнить все еще больше.
Но которая может сработать.
Позднее тем же вечером, когда все спят, я включаю свой ноутбук. Делаю глубокий вдох. Затем, отчего-то чувствуя себя до странности неловко и почти нервно, вбиваю в поисковик запрос «Кэз Сонг».
Система тут же отвечает.
Интервью и статей огромное количество, потому что – к моему легкому ужасу – Кэз Сонг оказался даже популярней, чем я думала. Больше пяти миллионов подписчиков только у официального аккаунта в «Вэйбо [9]», немыслимое количество фандомных страниц, участники которых клянутся в вечной любви к нему, целый ряд профессиональных фотосессий и рекламных съемок для брендов. И на каждом из них он красив настолько, что выглядит ненастоящим. Его совершенство – почти оскорбление. Мечта всех девочек-подростков во плоти.
Есть что-то необычное в мысли, что этого парня, которого я вижу в коридорах школы и столовой и рядом с которым каждый день страдаю над задачами по алгебре, знают миллионы людей по всей стране. И не только знают, а любят. Обожают до такой степени, что кто-то оставил под одним из его видео комментарий в шесть абзацев с советами хорошенько высыпаться, пить достаточно воды и заботиться о своих комнатных растениях.
Затем вспоминаю, что мой пост тоже увидели миллионы, а значит, теперь все эти люди знают меня. От осознания взрывается мозг, что возвращает меня к мысли, зачем я вообще это делаю.
Зачем мне нужно это сделать?
Прежде чем потерять самообладание, я начинаю с основ: страничка Кэза в «Байкэ».
По сути, это эквивалент «Википедии» – биографическая справка о конкретной знаменитости, аккуратно поделенная на рубрики.
Кое-что я уже поневоле выяснила из подслушанных в школе разговоров. К примеру, что родился он в Америке, но когда ему было девять, переехал в Пекин. Или что