Снова звонок в дверь.
Сердце заходится.
Он?
Быстро смотрюсь в зеркало. Чёрт. Переодеться. Какого хрена я напялила это домашнее платье? Есть же другое, оно новее, приятнее. Успеваю метнуться к шкафу, открыть его.
– Мам, там тёть Ада.
Фух… выдыхай, бобёр…
Но платье хватаю. Или надеть что-то более подходящее? А что? Леопардовую пижаму? Вообще не понимаю как эта вещь оказалась в моём гардеробе. Но сидит она классно. А леопард сейчас в тренде. Куда ни плюнь – одни хищницы.
– Надя, к тебе можно?
– Заходи.
– Ты что, уже вещи собираешь? Не рано?
– В смысле? – не понимаю вопрос подруги.
– Ну, может ты думаешь, что твой Гусаров тебя выселит, так погоди, я же Герману закинула удочку про тебя, он ждёт, завтра пойдешь к нему с документами.
– Какими?
– На квартиру. Всё, что найдешь, короче, тащи. Поняла?
Киваю.
– Гусаров-то как?
– Как, как… умер…
– Что? – подруга смотрит потрясённо, а я рассказываю ей всю историю. Она сначала ругается, потом дико ржёт, к финалу качает головой. – Я бы в суд подала. Кто звонил-то, Ларка твоя, прилипала? Вот на неё, и на клинику, что пустили эту полоумную к телефону.
– Не знаю, мне, честно, настолько плевать…
Закрываю лицо руками, а потом… Потом выдаю сразу всё. Про Харди. Про ночь. Про утро, про то, что я ему нужна вся.
– Так и хватай его быстро и тащи в ЗАГС!
– Он женат пока еще.
– Тогда тащи в суд!
– В суд зачем?
– Разводиться. А потом в ЗАГС. Давай, мать, не теряй времени. Такого мужика надо брать горячим.
– А ты, берешь?
– Беру… – хитро выгибает бровь Ада, протягивая приглашение на… развод?
– Это что?
– Новая фирменная услуга, торжество по случаю развода, очень популярная история, приглашаю.
– Ого…
Не успеваю узнать подробности, потому что в дверь снова звонят.
– Просто проходной двор, – ворчу про себя и иду открывать сама, плюнув на платье и копну растрёпанных волос.
– Des yeux qui font baisser les miens…Un rire qui se perd sur sa bouche…– я слышу строки из песни Эдит Пиаф «Жизнь в розовом цвете» и вижу прекрасную женщину без возраста. – Bonsoir, ma chère (добрый вечер, моя дорогая), как дела? Я принесла бутылочку шампанского и немного икры, давай что-нибудь отпразднуем? – бабуля Харди как всегда шикарна и вносит в мою жизнь аромат французских духов и легкости бытия.
Отпраздновать что-нибудь – это прекрасно!
Какая разница что праздновать? Главное праздновать!
Глава 45
– Ему было двадцать пять, а мне сорок, представляете? Но я, конечно, была хороша. Тогда в моде был кримплен – вы сейчас и не знаете, что это такое.
– Я знаю, – улыбается Ада, – у бабушки было кримпленовое платье, белое, с искоркой, она мне из него костюм снегурочки шила.
– Не понимаю, почему его перестали выпускать? Шикарный был материал. Так вот, у меня был изумительный брючный костюм, брюки клеш, кофточка такая, без рукавов, сейчас говорят – топ, тогда мы всё кофточками называли. Босоножки на танкетке, с таким толстенным каблуком, и очки дымчатые круглые.
– Пушка-бомба. – выдаёт Ада, разливая шампанское.
– Точно! Пушка-бомба. – Лиз поднимает бокал, – давайте, крошки мои, за нас красивых, помните, что вы королевы и никому не позволяйте убедить вас, что это не так.
Королевы…
Интересно, что я совершенно точно уверена в том, что Ада и Лиз определённо королевы, что же касается меня…
– Надежда? – бабушка Харди словно читает мои мысли. – Королева – это еще и та, с которой рядом король, а не которая рядом с королём, чувствуете разницу, девочки? Во-от! Прекрасно. На чём я остановилась?
– На дымчатых очках, – напоминаю.
– Точно. Очки и парик. Тогда в моде были парики. Жутко не удобно для меня, потому что у меня всегда была пышная шевелюра, но как говорят – лопни, но держи фасон. Я в то время была брюнетка, а парик, естественно блонд. Разве можно было устоять?
Она смеется, смех у неё приятный, низкий гортанный, сразу понимаешь, что перед такой женщиной действительно было нельзя.
– Парень был просто сумасшедше красивый. Такие кубики я видела только у прыгунов в воду на Олимпиаде, кубики, и вот эти вот косые мышцы, мамочки, можно кончить от одного вида. – Боже, она так и сказала! Бабушка! – Надежда, не красней, можно подумать ты раньше не слышала это слово.
– Слышала.
– Я надеюсь не только слышала, а то у меня будет серьёзный разговор с внуком. Так вот, о чём я опять? Господи…Vieillesse – tristesse.(старость – не радость).
– Кубики!
– Кубики рубика? – удивляется Лиз.
– Пресса!
– Точно! Пресс. И руки, руки у него были тоже… – она демонстрирует воображаемые бицепсы. – Но! Пятнадцать лет разницы, понимаете? Пятнадцать! Это же пропасть!
– И вы его отпустили? – Аделаида вертит в руках кусочек сыра с плесенью.
– Конечно, отпустила. – Лиз вздыхает, потом поднимает бокал…
– Не чокаясь? – спрашивает подруга.
– Почему? За хороший секс можно и чокнуться.
– Так секс был? – выпаливаю не подумав, а Лиз смотрит на меня как на умалишённую.
– А ты как думала? Чтобы я такой экземпляр выпустила, не попробовав? Ну, разумеется, ему пришлось устраивать мастер-класс, учить буквально всему. Эти правильные мальчики, когда совершают неправильные поступки, это же о-ля-ля!
Бабушка мечтательно закатывает глаза, а за ней и я, и Ада. Знаем все про «правильных мальчиков».
– Да-да, девочки, хороший пресс и большой член – это еще не всё. Этим надо уметь пользоваться. Увы, говорили, что в СССР секса нет, хоть эта фраза звучала не совсем так, там говорили, секса нет, у нас любовь. Да, любви было дофига, а вот секса реально не хватало. Ну, не умели мужчины многого, а кто бы их научил, женщины? Которые сами не знали, где у них клитор?
Мы с Адой переглядываемся, краснеем и смеемся.
– Вам смешно! А вот в наше время нам было не очень. Нет, мне как раз нет. Мне очень повезло с первым мужем, к счастью…
Полина заглядывает.
– Ой, как тут у вас интересно!
– А ты почему еще не с нами, давай-ка, садись, будешь греть уши, тебе в твоем возрасте полезно.
Лиз пригубливает бокал. Мурлычет что-то по-французски… Кажется «Гимн любви»…
– Я мечтала о туфельках. Они стояли на витрине в ГУМе. Я даже цену не знала, просто понимала, что на такие туфли я не заработаю. Студентка же, ну какая работа? Жила на стипендию. Родителей не было уже, ютилась в коммуналке с тёткой. На этот танцевальный вечер случайно попала. Однокурсница должна была пойти с подругой,