Какие у них дела я не знаю, засыпаю реально мгновенно и крепко. А просыпаюсь…
Просыпаюсь от того, что на меня смотрит он.
Мой жених.
– Что ты тут делаешь? – говорю шёпотом, чувствуя себя так, словно мне не тридцать восемь, а восемнадцать.
– Любуюсь самой прекрасной женщиной на свете.
– А разве можно?
– Мне? – он ухмыляется. – Мне можно всё!
Наклоняется и целует в губы, а потом еще, и еще, и… Господи, это всегда теперь будет так хорошо?
У меня реально сейчас поведение и мысли как у восемнадцатилетней.
Что я там говорила раньше? В тридцать восемь влюбиться проще? О, да! Дурь всё та же.
Но как же мне с ним хорошо!
Как же…
Его руки везде, и губы, ласкают, совсем не нежно. Требовательно. Словно клеймя.
– Моя же? Моя, моя, моя.
Его. Да. Полностью! Так остро, влажно, так по-настоящему. Секс как танго. Главное, чтобы повезло с партнёром. Где-то я это уже слышала, да?
Стук в дверь застаёт нас практически на самом интересном месте.
– Чёрт…
– Лёш, что делать?
– Заканчивать, что… я уже… почти… люблю тебя, Надя… люблю… Чёрт…
Нам всё-таки удаётся закончить, потом мы хихикаем как подростки, а потом…
– Алексис! Мon cher enfant (мой дорогой мальчик). Как тебе не стыдно?
– Не стыдно, бабушка, совсем!
– Incroyable (невероятно)! И это мой внук!
– Да, бабушка, именно твой!
– Немедленно марш отсюда, пока я не достала ремень!
– Убегаю, моя драгоценная, обожаю.
– Кого?
– Тебя!
– Ты должен обожать свою невесту!
– Её я просто люблю. Сильно.
И он меня целует. И убегает, потому что вот-вот приедет стилист.
В половине седьмого я полностью готова к бракосочетанию.
Вернее, не готова совсем.
Мне страшно.
На мне стильный смокинг, под ним новое белье, голубая подвязка, старая заколка в волосах и чужое колье, с бриллиантами, которое мне надела Лиз.
– Будь счастлива, моя девочка! Если этот гад только попробует тебя обидеть, я его сама накажу.
– Он меня не обидит.
– Уверена?
– Конечно, потому что я знаю его бабушку.
Мы обнимаемся и стараемся не плакать, хотя тушь у нас водостойкая.
Все мои девочки в шикарных платьях.
Полинка украдкой вытирает слезы.
Мама с папой в шоке.
Гусаров и его Лара тоже в шоке.
Мы встречаем их, когда выходим из подъезда чтобы сесть в белоснежный лимузин.
– На счастье, – говорит Лиз, глядя на моего бывшего. – Говорят, что встретить козла перед свадьбой – это на счастье.
И вот мы стоим в красивом мраморном зале, и миловидная девушка, а не тётенька с «халой» на голове объявляет нас мужем и женой и предлагает поздравить друг друга.
И мы целуемся. Долго, жадно, голодно, и я слышу, как Лиз аплодирует и считает по-французски:
– Un, deux, trois, quatre, cinq…
Отсчитывает начало нашей новой, счастливой жизни.
– Горько!
Глава 54
Надежда.
– Определённо наша порода. – Заявляет Лиз глядя на мою внучку.
А я в шоке.
Не только потому, что стала бабушкой в сорок два.
А потому, что стала мамой в сорок. И… чёрт побери, готовлюсь сделать это еще раз.
Никто не знает. Только Лиз.
Лиз знает всё! Ей сейчас девяносто два. Для меня – сумасшедший возраст. Для неё – да всё в порядке.
Она как-то сказала мне, что сначала лет двадцать была тридцати пятилетней, потом еще лет двадцать пятидесятилетней, потом решила, что ей семьдесят и хватит.
Великая женщина.
Ce que femme veut, dieu le veut (Чего хочет женщина, того хочет бог) – это про неё.
Иногда я думаю, что без Лиз наш союз с Харди мог и не состояться.
Так и говорю ему – если бы не твоя бабушка!
Теперь, страшно сказать – прапрабабушка!
Когда Полина пришла бледная как мел с тестом и слезами на глазах я сначала не поняла, чего она плачет.
– Ма, я не хотела, то есть я хотела, но ты же скажешь, что рано?
– В двадцать один? Рановато, конечно, но…
– Мам, я не буду избавляться…
– С ума сошла, дурочка? Успокойся! Всё будет хорошо!
Полина училась на третьем курсе, Тёма уже работал. Жили они отдельно в нашей с Гусаровым квартире. Ну, вернее в той, которая когда-то была нашей с Гусаровым. Алексей выкупил его долю еще тогда, сразу, как только мы поженились. Выкупил и подарил мне.
Помню, как месяца через два после свадьбы я столкнулась с Ларой, она была осунувшейся, злой…
– Хорошо ты устроилась, Гусарова…
– Я уже не Гусарова, слава богу, я Бестужева. Гусарова у нас вроде ты?
– Хрен с два. Кинул меня твой Серёженька.
– Он не мой.
– И не мой. Теперь мутит с какой-то молодой стервой. Кинет она его.
– А тебе какая печаль, Лар? Не тебя же?
– Обидно… я же… я не хотела, чтобы вы расходились, правда, Надь.
– Не хотела бы, не раздвигала бы ноги перед моим мужем.
– Надь, не я, так другая! Все они кобели…
– Лар, это была ты.
Даже странно как-то слышать её слова было. Да и плевать уже, реально.
Гусаров до сих пор иногда звонит. Ищет встречи. Зачем?
– Надь… я был идиотом, я же любил тебя. Люблю…
Я могла бы сказать, что когда любят – не делают то, что сделал он. Но не стала. Смысл? Он и так это знает. А если не знает – его проблемы.
Я счастлива, что в конечном итоге всё вышло именно так. Потому что если бы не те его экзерсисы на столе я бы никогда не была счастлива.
С Алексеем.
Не научилась бы танцевать танго.
Не родила бы еще одну девочку.
Не стала бы бабушкой в сорок два.
Мы во всем поддержали Полину и Артёма, хотя я знаю, что Алекс был немного рассержен на сына.
– Девчонке учится надо, куда ей пелёнки сейчас?
– Знаешь, я её родила в двадцать, мне все помогали, и я счастлива, что родила так рано. Смотри, какая она у меня взрослая и я еще молодая.
– Надь, да я понимаю, но…
– Я ей помогу.
– У тебя у самой ребёнок маленький.
– И что, думаешь, я не справлюсь с двумя?
– Надя, ну ты же…
– Не девочка? Давай, давай, скажи! Получишь сейчас!
– Слушаюсь, моя госпожа.
– Лёш, если кроме шуток – у меня няня, деньги у нас есть, если что – поможем.
– Я понимаю.
– Или ты просто не хочешь еще быть дедом?
Он усмехается. Какой дед?
Да, совсем не дед! На него девки молодые заглядываются! Еще как!
Мы пару месяцев назад отдыхали в