– А что?
– А то, что я хочу пригласить тебя на танец. – Он сделал шаг вперёд и протянул мне руку.
Ни одной достойной причины для отказа я придумать не смогла, а потому бросила кроссовки на песок и вложила свои пальцы в его. И удивилась тому, какими тёплыми оказались чужие руки. И тем, как приятно было чувствовать их на своей коже. На своей талии, когда мужчина повёл меня в такт музыке, доносившийся из бара. Всего лишь несколько минут я не думала ни о чем и позволила себе насладиться его сильными движениями, близостью тела, нашим неторопливым танцем. Я даже положила голову ему на плечо, прижалась к груди и уловила стук сердца, столь созвучной моему.
Несколько минут… А потом ног коснулась прохладная вода, то ли до нас дотянулась волна, то ли мы не заметили, как оказались в воде, что лизнула ноги.
Я вздрогнула и подняла голову.
– Если хочешь, можем уйти с пляжа, – предложил Андрей.
– Я не боюсь воды, – с вызовом ответила я, и тут же поняла, что направила его не по адресу. Мужчина не хотел меня поддеть, он лишь предложил. Я вздохнула и произнесла: – Я действительно не боюсь воды. Я не доверяю ей.
– После того, что ты рассказала о своей матери, я последний, кто тебя осудит. – Он попытался поймать мой взгляд, но я отвернулась.
– Но я не рассказывала, что она погибла из-за меня, – проговорила я, ожидая возражений, но их не последовало. Андрей внимательно смотрел на меня, ожидая продолжения: – Я кормила чаек в бухте. Я кормила этих чёртовых птиц каждый день в тот март. И в то утро, когда пришло предупреждение о наводнении, когда объявили эвакуацию, я думала только об этих проклятых птицах.
– Ты была ребёнком, – всё-таки возразил Воронов.
– Да, я была ребёнком, которому велели собирать рюкзак и ждать своей комнате. А я думала о чайках, которые прилетят, а меня там не будет. Рюкзак я собрала, а потом пробралась мимо гостиной, в которой металась мама, постоянно говоря, как будет ужасно, если вода дойдёт до нашего дома. Она ещё не представляла, какой ужас ждёт нас на самом деле. – Я выдохнула и продолжила: – Я стащила булку с кухни и добралась до Чаячей бухты и даже покормила птиц. Мать с отцом хватились меня через пятнадцать минут. И бросились на поиски. Отцу повезло, он отправился к пирсам, где я любила забираться в лодки и качаться на волнах. И хотя лодочную стоянку и сарай затопило первыми, его посадили в один из муниципальных катеров, не слушая возражений, и велели помогать спасателям. Каждый взрослый мужчина, знающий остров, был на счету. А вот маме не повезло, она нашла меня. Помню, как она кричала, как бежала ко мне, как прижала к себе, так крепко, что воздух вышел из лёгких. Помню, как мы бежали обратно. Но, увы, побережье было уже частично затоплено. Мы бежали снова. Боги, сколько мы бегали в тот день. Казалось, вода прибывает отовсюду, броде бы медленно, но на самом деле так быстро. Казалось, если мама сожмёт мою руку сильнее, то сломает пальцы. – Я снова посмотрела на луну, серебристый диск, висящий над проливом. – Я помню, как она положила мои руки на что-то и велела держаться. Держаться так крепко, словно от этого зависит жизнь всех чаек на свете. Я помню её лицо. Оно было таким напуганным, что я зажмурилась, не понимая, что вижу маму в последний раз. Дальше все смазано, лишь одно совершенно чёткое воспоминание: мужской голос. Он кричал, что нашел ребёнка, просил держаться, называл умницей, красавицей и сладкой девочкой. А у меня пальцы онемели до боли, что я при всем желании не могла их разжать. Я так и не решалась открыть глаза. А еще он кому-то кричал, что надо искать мать. Они искали, нашли через девять дней после того, как сошла вода. Меня же в тот день сняли с крыши полузатопленного сарая. Я так и не смогла рассказать, как оказалось там, и куда делась мама.
– Ты была ребёнком, – повторил Воронов.
– Все так говорили, по мне, так себе оправдание.
– Могу предложить другое. И может быть, ты возненавидишь меня за эти слова, но я все равно скажу. За ребёнка всегда отвечают родители. Они должны были проследить, чтобы ты собрала рюкзак, а не метаться по гостиной, испытывая понятные, но напрасные сожаления о доме. Пятнадцать минут – это слишком много, Миа, особенно в условиях природной катастрофы. Ты не должна была пройти мимо них незамеченной, мало того, ты не должна была взять хлеб с кухни. Ты не была невидимкой, ты была ребёнком, и они, что отец, что мать, в полной мере отвечают за то, что произошло впоследствии.
Я уперлась руками мужчине в грудь и попыталась оттолкнуть. Но он не дал мне этого сделать.
– Миа, ты же полицейский, каждый день сталкиваешься с разными людьми и разными преступлениями. Кого ты будешь винить, если ребёнок убежал на улицу и оказался на проезжей части? Ребёнка или родителей? Кого ты будешь винить, если ребёнок ушел из детского сада? Ну, давай, ответь честно. Да, я понимаю, ребёнку должны были объяснить, что дорога — это опасно, как и наводнение. Должны были, но не объяснили или объяснили, но ребёнок не понял.
Андрей замолчал, и я перестала вырываться из его рук, подняла голову и посмотрела на мужчину.
– Ты говоришь правильные вещи. Правильные вещи, которые мне не нравятся.
– Правда редко кому нравится. – Андрей улыбнулся и добавил: – Проще продолжать винить себя, остров, воду, весну, вместо того чтобы просто жить. Например, вернуться на остров и… Сходить на свидание с симпатичным мужчиной?
– Симпатичный мужчина, надо полагать, это ты?
– Ты ещё и очень догадлива, – прошептал Андрей, наклоняясь к моему лицу. – И поэтому предлагаю пойти чуть дальше.
Последнее слово он прошептал, и коснулся моих губ своими. Лёгкое тёплое прикосновение, которое так хочется продлить.
А почему, собственно, нет? Я обхватила мужчину за шею. И уже сама прижалась к его губам. Поцелуй из лёгкого превратился в страстный. Торопливый, настоящий, горячий. Его губы и рот, его дыхание и мое, его руки, что сжались вокруг моей талии. Мне не хотелось останавливаться. Ему, я так полагаю, тоже. Навряд ли это было