А воробьёныш ушёл от них в густую траву и со стыда да досады грыз когти, по дурной привычке.
Ёж
Телёнок увидел ежа и говорит:
– Я тебя съем!
Ёж не знал, что телёнок ежей не ест, испугался, клубком свернулся и фыркнул:
– Попробуй!..
Задрав хвост, запрыгал глупый телёнок, боднуть норовит, потом растопырил передние ноги и лизнул ежа.
– Ой, ой, ой! – заревел телёнок и побежал к корове-матери, жалуется: – Ёж меня за язык укусил!
Корова подняла голову, поглядела задумчиво и опять принялась траву рвать.
А ёж покатился в тёмную нору под рябиновый корень и сказал ежихе:
– Я огромного зверя победил, должно быть, льва!
И пошла слава про храбрость ежову за синее озеро, за тёмный лес.
– У нас ёж – богатырь! – шёпотом со страху говорили звери.
Н. Тэффи
Утка по имени Кряк
Старая утка задумала справлять свои именины.
Звали утку мадам Кряк, и она очень этим гордилась.
– Это самая звучная немецкая фамилия, – хвасталась она. – В целом птичьем дворе не найдёте вы ничего подобного!
Так как имя Кряк ни в одном календаре не помечено, то старая утка могла праздновать свои именины, когда ей вздумается, а в этом, конечно, есть своё удобство.
На этот раз дело обстояло очень просто. На дворе, за кухней, у самой помойной ямы, нашла она дождевого червяка, такого большого и жирного, что у неё от удовольствия и гордости даже голова закружилась.
– Нужно, чтобы все соседи знали, какое у меня бывает угощенье!
И она тотчас же придумала отпраздновать свои именины. Оставалось только составить список приглашённых, а это довольно трудно, потому что мадам Кряк была о себе очень высокого мнения и с разной птичьей мелюзгой знакомства не водила.
Куры ей тоже не нравились.
Они были такие старомодные, разговаривать могли только про цыплят и совсем не умели грациозно переваливаться с боку на бок.
Для утки высокого происхождения это было совсем не подходящее общество.
Можно было бы пригласить двух индюшек, очень жирных и благовоспитанных, которых кухарка откармливала грецкими орехами, но они в последнее время так заважничали, что могли говорить только про собственное сало, а за другими никаких достоинств не признавали. На птичьем дворе все над этими индюшками насмехались, так что водить с ними знакомство было не очень интересно.
Весь день думала мадам Кряк, кого ей пригласить, и к вечеру у неё от мыслей разболелась голова.
Она обернула себе нос капустным листом, чтобы освежиться, и к утру решила позвать одну гостью, но зато очень важную.
Гостья эта была сама хозяйская лошадь, которая каждый день привозила на двор целую бочку воды.
Весь птичник уважал лошадь, и завести с ней знакомство действительно было бы очень почётно.
Утка спустилась к речке, нырнула три раза, чтобы навести на себя светский лоск, и пошла в конюшню приглашать лошадь на именины.
«Буду держать себя очень просто, – думала она. – Прямо приду и скажу: так и так, милая моя, это, по-моему, очень глупо, что вот мы с вами близкие соседи, а до сих пор как следует не познакомились. Прямо так и скажу».
В конюшне было полутемно, но утка смело перевалилась через высокий порог и подошла к стойлу.
Она раньше никогда не видала лошади так близко, и теперь та показалась ей такой огромной, и так она громко жевала и фыркала, что мадам Кряк растерялась и позабыла приготовленную фразу.
«Как тут быть? – думала она. – Лошадь такая громадная, что я прямо не знаю, с какого конца начать её приглашать! Думаю, однако, что почтительнее будет с хвоста».
Она подошла к задним ногам лошади и робко закрякала:
– Ваше превосходительство! Окажите мне честь откушать моего именинного червяка!
Но лошадь жевала и фыркала и, казалось, совсем не замечала, что делается у её задних ног.
Тогда мадам Кряк подвинулась поближе и закрякала ещё почтительнее:
– Ваше превосходительство! Не откажите…
Но тут случилось нечто ужасное. Лошадь вдруг переступила с ноги на ногу и нечаянно придавила утке лапу.
Никогда ещё на птичьем дворе не слыхали такого страшного кряканья, какое издала мадам Кряк, скача через весь двор на одной лапе к себе домой:
– Крр-я-кк! Рряк! Рряк!
Весь птичник переполошился.
Маленькая серая курочка, простая и добрая душа, выждала, когда все поуспокоились, и просунула клюв в уткин домик.
– Не нужно ли вам чего, мадам Кряк? У меня за вас сердце болит.
– Кряк-рряк! Заверните мне лапу капустным листом и не трещите всякий вздор! – ответила утка.
Курочка старательно обернула уткину лапу, села около неё и от доброго сердца заплакала.
– Пожалуйста, не плачьте, если хотите оставаться здесь! – остановила её утка. – Мы с лошадью терпеть нe можем, когда плачут. К тому же вы ещё, пожалуй, закапаете слезами мою мебель!
Мебелью мадам Кряк называла свою соломенную подстилку.
Курочка совсем перепугалась и захлопала глазами.
Утке её страх понравился, и она стала рассказывать про свою беду:
– Я пошла в гости к хозяйкиной лошади: это, надо вам заметить, моя институтская подруга и любит меня ужасно. Я её пригласила к себе, так как у меня на завтра приготовлен именинный червяк, а она от радости так крепко пожала мою лапу, что вот я совсем расхворалась. Ох, крряк, крряк, как же я страдаю!..
Испуганная курочка побежала в свой курятник и рассказала каждой курице по секрету и под честное слово всё, что узнала об уткиной дружбе с лошадью.
Утром кухарка заглянула в домик мадам Кряк и громко закричала:
– Ах, какая жалость! Утка-то наша сдохла! Вот ведь досада! Такая была замечательная, большая да жирная!
Ужасная весть облетела весь птичий двор.
– Вы слышали? Вы слышали? – закудахтали куры. – Умерла мадам Кряк, и сама кухарка сказала, что это было существо замечательное!
А серенькая курочка с добрым сердцем глубоко вздохнула, вытерла глаза лепестком ромашки и прошептала:
– Бедная, бедная лошадь! Что будет с ней, когда она обо всём узнает? Я боюсь, что этого удара она не перенесёт!
И снова вытерла глаза лепестком ромашки.
К. Д. Ушинский