Кто-то просил еще раз хорошенечко подумать, но если я для себя что-то решил, то уже все, решения не меняю. При этом знал, что сборная все равно должна выстрелить. В моем понимании просто не могло случиться так, чтобы все всегда шло плохо.
Сразу после матча с Хорватией, который мы играли в Сочи, об уходе из сборной объявили Игнашевич, Жирков; правда, чуть позже Черчесов уговорил Юру вернуться и помочь команде на Евро-2020. Сам я встречался с Черчесовым дважды, но объявил ему о своем уходе не сразу после чемпионата мира, а месяц спустя. Хотел, чтобы решение не выглядело следствием эмоций и общей опустошенности.
Сказал тренеру честно, что после стольких лет, проведенных в сборной команде, начиная с детской и молодежной, меня стала сильно угнетать необходимость постоянно куда-то ездить, сидеть вместе с командой на сборах.
Конечно же, я понимал, что при той форме, в которой тогда находился, и при моем опыте мог бы играть за сборную еще много лет, продолжая бить всяческие рекорды. Но гораздо сильнее мне хотелось больше бывать дома, тем более что у нас с Катей к тому времени было уже двое детей.
Как ни крути, уход стал для меня большим моральным облегчением, это честно. Если бы я играл за национальную сборную один-два года максимум – это была бы одна история. А когда ты играешь 15 лет без передыха, без выходных, все твое время, свободное от тренировок и игр, занимают тренажерные залы, перелеты, автобусы и ты непрерывно думаешь о предстоящих матчах, – это выматывает. И усталость никуда не девается с годами – ей свойственно лишь накапливаться.
За все последующие годы у меня ни разу не возникло сомнений в том, что я сделал правильный выбор. Тем более что понимал: больших турниров в ближайшее время у нас уже не будет, да и команды такой – тоже.
Если рассуждать объективно, чемпионат мира – 2018 был пиком национальной сборной на тот момент и пиковым моментом меня как игрока этой сборной. Тот же Игнашевич собирался заканчивать карьеру в том сезоне, другие игроки, знаю, тоже задумывались о завершении игрового пути, им на смену подбиралась уже совсем другая команда. Но мое решение не зависело от этих перестановок или каких-то чужих планов. Я знал: если делаю какой-то выбор, он будет окончательным. За меня никто не может решить, как распоряжаться собственной жизнью.
В приватных беседах некоторые из моих знакомых пытались мне объяснить, что, на их взгляд, я сильно поторопился со своим решением. Но я эти разговоры пресекал. Сразу сказал: давайте каждый будет заниматься своим делом. Я же не рассказываю вам, как зарабатывать деньги бизнесом или чем-то еще?
Понятно, что у болельщиков, а возможно, и у кого-то из российского футбольного руководства мое решение завершить карьеру в национальной команде вызвало большое разочарование. Но чужие эмоции в тот момент не сильно меня интересовали. В конце концов, когда меня официально провожали из сборной, все, чего я удостоился, – это 16-секундный ролик, прокрученный на табло. Получается, 15 лет моей профессиональной жизни были столь незначительны, что уместились в 16 секунд?
Как ни странно, я тогда даже не обиделся. Да и на кого было обижаться? На чиновников, которые приходят и уходят, не оставляя после себя вообще ничего, о чем можно было бы вспомнить? И лишний раз подумал о том, что сделал очень правильный выбор.
А вот Черчесов понял меня сразу. В наш первый разговор даже не пытался меня отговаривать, но где-то через год позвонил. Начал издалека: «Как дела? Чем занимаешься? Ты не передумал?»
Я сказал, что нет. Во-первых, я действительно очень редко пересматриваю уже принятые решения, а во-вторых, с моей стороны сделать шаг назад было бы попросту некрасиво: другие вратари играли весь отборочный цикл – и что, я приеду в расположение сборной весь из себя такой крутой: «Ну что тут у вас? Что поймать надо?»
Это уже была бы не моя история.
Удивительно, но у меня ни разу не возникло ностальгического ощущения, что все самое яркое в твоей жизни уже позади и никогда больше не повторится. Я люблю ностальгировать. Под настроение, когда остаюсь дома один, могу посмотреть какие-то нарезки старых матчей. Но главным остается не то, что все эти матчи в прошлом, а то, что они были в моей жизни. Что каждый из них я прожил от души, на всю катушку.
В плане обычной жизни все стало после домашнего чемпионата сильно сложнее. Я и раньше сталкивался с тем, что меня узнают совершенно незнакомые люди, но тут – заход в любой магазин, на любую заправку, просто прогулка по улице или посещение стадиона начали сопровождаться какой-то вакханалией. Не говорю, что это хорошо или плохо, в конце концов, все мы играем для болельщиков, для того, чтобы нас помнили, но эмоционально это очень непростое испытание.
Сильно утомляло и внимание со стороны журналистов. Спустя несколько лет после домашнего чемпионата мира, когда мы сыграли суперфинал с «Ростовом» в «Лужниках» и взяли кубок, я даже попросил нашу медиаслужбу по возможности свести к минимуму все запросы на интервью. Устал рассказывать одно и то же, слушать одни и те же вопросы: «А как вы отбили пенальти? А это было случайно?»
После той победы над «Ростовом» кто только на поле не выбежал! А для меня тот матч оказался настолько тяжелым эмоционально, что я просто ушел в раздевалку сразу после награждения. Нет ни одной победной фотографии, на которую я бы попал.
Один смешной момент, правда, тогда все же случился. После того матча меня взяли на допинг-контроль, и я сразу вспомнил историю: в 2018-м, после того как мы выиграли в «Лужниках» у испанцев, меня – одного из всей команды – точно так же пригласили на допинг-контроль. Часов до трех ночи машина сборной ждала меня, чтобы отвезти на базу в Новогорск. В октябре того же года, и снова в «Лужниках», играем с мадридским «Реалом» в Лиге чемпионов, выигрываем 1:0, и меня