– Слишком много теней у меня за спиной, маленькая лиглянка… Ты просто не представляешь…
– А ты мне расскажешь. Потом. Когда захочешь. Но не сейчас, – я перебила его, и мой голос дрогнул, невольно выдав ту боль, что тщетно пыталась скрыть. – Или, может, ты хочешь продолжить рассказывать сказки о своей «первой любви»? О том «утреннем цветке»? Ты имел в виду Нэрис, ведь так? Я её сразу узнала.
Гесс замер, и я тут же увидела, как в его глазах что-то меняется. Ледяная стена дала первую, главную трещину.
– Странно, – тихо, почти шепотом, произнес он, – но ты не узнала себя. Неужели ревнуешь?
– Что? – я не поняла.
– Я сказал: странно, что ты не узнала себя в моей сказке. У моей первой любви другое имя. Си. Есения.
От его слов у меня перехватило дыхание. Они прозвучали с такой простотой и такой неотвратимой правдой, что все мои сомнения рассыпались в прах. Я мысленно нащупала его сознание – и увидела. В той самой бездонной черноте, что его окружала, вспыхнуло одно-единственное, яркое, алое пламя. И горело оно для меня. Только для меня.
Слезы подступили к глазам, но я с силой смахнула их тыльной стороной ладони.
– Врешь, – прошептала я, чувствуя, как по всему телу разливается долгожданное, победоносное тепло. – Точно врешь, я же вижу… Но знаешь что?.. Мне это нравится.
Медленно наклонилась к нему, заслоняя собой весь ужас внешнего мира, всю тяжесть его тайны. Мои губы нашли губы Гесса – это был не нежный, исцеляющий поцелуй, а поцелуй-притязание, поцелуй-обещание. В нем был соленый привкус моих слез и горьковатый оттенок его отчаяния. Я кусала его губы. Он в ответ стискивал мои с такой силой, что было больно. Но эта боль была нужной обоим, настоящей, осязаемой. Она вытесняла призраки прошлого и ужас будущего.
Нащупав ряд кнопок застежки комбинезона на шее мужчины, я пальцами пробежалась по ней. Гесс рвано выдохнул и кивнул, позволяя мне сделать задуманное, и ткань с тихим шелестом расползлась, отступила.
«Вот он, мой выбор. Моё решение. И я не отступлю ни на шаг. Я не позволю этому мраку забрать тебя».
Наш поцелуй стал точкой невозврата. Ледяная крепость, что он так тщательно выстраивал вокруг сердца, рухнула с оглушительным грохотом, который слышала только я. Гесс издал сдавленный, почти звериный стон, низкий и отозвавшийся у меня глубоко в груди.
Мир сузился до размеров этой комнаты, до зазора между нашими телами. Я медленно отстранилась, чтобы вдохнуть, и мой взгляд, скользнув вниз, остановился. Все, что я прежде знала о возбужденной мужской наготе, все те уродливые, вызывающие брезгливость картинки с пиратских каналов, стоявшие перед глазами, рассыпались в прах. Исчезли.
Гесс лежал подо мной, и это было нечто большее, чем просто обнаженное тело. Это был гимн красоте мужской силы. Скульптурный рельеф мышц, словно отлитых из живой бронзы, казался работой искусных рук небожителя. Каждая линия, каждый напряженный изгиб дышал такой дикой, первозданной мощью, что захватывало дух. Одежда на нем была просто кощунством, никчемной завесой, скрывающей эту сказочную, неистовую красоту. Гесс был словно создан для вольных просторов далеких и диких планет, а не для тесных комбинезонов.
И его глаза… Серые, как пепел, они были моей привычной реальностью. Но теперь я видела, как из самых глубин, сквозь маскировочную накладку, проступает иная правда. Медленно, неумолимо, как ночной прилив, чернота заливала радужку, поглощала белок, пока его взгляд не превратился в две абсолютные, темные бездны. Его подлинная сущность прорывалась наружу, и он не мог – или не хотел – ее сдерживать. В этом неуправляемом превращении, в его тревожной, нечеловеческой красоте не было ничего отталкивающего. Она завораживала, пьянила. Манила.
Его руки, до этого лежавшие безвольно, ожили. Они обхватили мою спину, прижали к себе с такой силой, что у меня захватило дух, а в глазах потемнело.
Услышав мой всхлип, Гесс перевернул меня одним сильным, но плавным движением. Теперь уже он нависал надо мной, заслоняя своим исполинским телом тусклый свет ламп, и весь мир. Его тень поглотила меня, и это было не пугающе, а удивительно надежно и безопасно. Я растворялась в ней, как в ласковой, теплой воде, готовая погрузиться в нее полностью, с головой.
«Да. Именно так. Ничего больше не нужно. Только он».
– Я могу причинить тебе боль, – прошептал он, и его голос был густым, как та самая тьма, что заливала его глаза.
Его губы, сухие и обжигающие, скользнули по моей шее, к ключице. Его дыхание было горячим, каждый выдох оставлял след на коже. Словно раскаленный металл, прожигающий ткань. Горячие пальцы медленно, с восхитительной нежностью, скользнули от бедер по ребрам к груди, и все мое тело в ответ содрогнулось, предвосхищая их прикосновения.
– Ничего, – выдохнула я в ответ, запрокидывая голову, подставляя шею, горло, всю себя его губам, его рукам, его жадному взгляду. Мои ладони скользили по его спине, изучая каждый рельефный мускул, каждый шрам – молчаливую летопись его битв. Создатель, сколько же их, сколько боли он перенес… И все равно жив. Сильный. Мой. – Я не стеклянная, Гесс… Я… твоя. Целиком.
Он был предельно осторожен. Его касания, хоть и уверенные, но нежные, словно он боялся раздавить хрупкий цветок. Он, с легкостью ломавший хребты чудовищам, ласкал меня с трепетной, нежной неспешностью. Его пальцы, знавшие толк в оружии и тактических схемах, теперь изучали изгибы моего тела, форму бедер, трепетную гладкость кожи на внутренней стороне бедер с поразительным мастерством и вниманием. Он безошибочно находил на моем теле каждую чувствительную точку, заставляя меня вздрагивать и стонать.
Когда его ладонь, широкая и шершавая, мягко легла на мой живот, я почувствовала, как все внутри сжимается в сладком спазме. «Как он это знает? Откуда?» Гесс был явно опытным. Раньше эта мысль могла бы задеть меня, вызвать ревность, но теперь она приносила радость и чувство благодарности тем, кто научил его так любить женщину. Гесс отлично знал, что делал. Каждое его движение, каждый ласкающий жест был выверен и направлен на одно – доставить мне удовольствие. Он вел меня, терпеливо и настойчиво, сквозь робость и боль к вершине, о которой я лишь смутно догадывалась…
А когда боль обрушилась на меня, она оказалась невыносимо-острой, разрывающей и ослепительно белой. Я не смогла сдержать крик и вцепилась пальцами в плечи Гесса, ощущая, как под моими ногтями напрягаются его мускулы. Он замер, давая мне возможность привыкнуть к этому новому ощущению. Наполненность. На глаза навернулись слезы. Это было прощание. Прощание