Это была учебная тетрадь, догадался Дерри, предназначенная для детей, которые учатся писать. Он и сам мог бы потренироваться в ней, если ему удастся раздобыть карандаш или ручку. Он пробовал писать пальцем на пыльных книжных полках, но его почерк был столь же неуклюж, сколь безукоризненным было его чтение, и в последнее время он редко этим занимался.
Но почему… почему та несчастная женщина спрятала детский учебник? Почему она молча умоляла Дерри никому не рассказывать о книге?
В галерее послышались тяжёлые шаги. Дерри поспешно затолкал учебник обратно в тайник.
Затем он бросился к двери, чтобы распахнуть её перед Крэмом, и подошвы его босых ног сжались, когда он коснулся влажного, испачканного розовым пятном пола.
Глава шестая
Вторжение и уничтожение Палачей Эль стало поворотным моментом в жизни Скалы. Изменения начались медленно, но быстро набирали обороты.
На воротах появились новые рабы. Желтоволосая девушка по имени Соломинка исчезла, как и все остальные вратники, дежурившие в то утро. Дерри не слышал, чтобы о них вспоминали. Как будто их никогда не существовало.
Настроения в крепости тоже изменились. Появилось напряжённое, беспокойное чувство, которого раньше не было. Когда Дерри просыпался до рассвета и лежал, прислушиваясь, ему казалось, что Котёл гудел особенно зловеще, морские волны лизали Скалу с особенной жадностью, а крысы в стенах стали намного смелее.
Но самая большая перемена произошла с Крэмом. Его настроение стало совершенно непредсказуемым. В хорошие дни он был почти таким же, как раньше, разве что молчаливее. В плохие дни он запирался после завтрака и отказывался открывать дверь даже уборщикам. Он сидел в своих покоях и, пока Дерри читал ему, пил одну за другой хранящиеся в сокровищнице бутылки спиртного. Он напивался до бесчувствия, бурча и постукивая по лбу скрещёнными пальцами. Он часто без предупреждения вскакивал. Глаза его были красными, как пламя. Хватал топор, который всегда держал под рукой, и, шатаясь, направлялся к двери, а потом распахивал её и громогласно звал Харкера. Но когда Харкер приходил, Крэм рычал на него и отворачивался, как будто забывал, что хотел сказать.
Ночью его мучили кошмары. Он просыпался с криками, бормоча, что он проклят, что убить Эль – большое несчастье, беда, самое страшное, что может случиться в жизни, а он убил целых двух. И Дерри приходилось читать ему, пока он наконец не успокаивался и снова не засыпал.
Но Дерри больше никогда не читал Крэму «Легенды Эль». Вопреки всякой логике, Крэм винил эту книгу во всех своих невезеньях. Похоже, он верил, что история Октавии призвала Эль на Скалу. Он обвинял Дерри в том, что тот читал ему эту книгу, и иногда колотил его за это, но всегда вовремя останавливался, чтобы не нанести слишком серьёзных травм. Крэму и раньше нравились истории, которые читал ему глотатель ядов, а теперь они были ему просто необходимы, чтобы отвлечься от своих страхов.
Постепенно плохие дни в жизни Крэма стали преобладать над хорошими. Всё чаще решения оставались за Харкером. Шли месяцы, а «Ястреб» оставался пришвартованным у Скалы. Команда маялась от скуки, устраивала потасовки или играла в карты. Надсмотрщики стали ленивыми и беспечными. Мусор скапливался в проходах. Блюда, которые приносили Крэму из кухни, постепенно теряли аромат и вкус.
Крэм ничего не замечал, или ему было просто безразлично. И все на Скале знали об этом: от Харкера до самого молодого и слабого раба. В тех редких случаях, когда Крэм покидал Большой зал, а Коту и Бонни позволялось наконец заняться уборкой, Кот насмехался над ним, даже не утруждаясь понизить голос. После их ухода Дерри часто обнаруживал, что пропало какое-нибудь небольшое сокровище, и догадывался, что его тайком вынес Кот за пазухой свой рваной рубашки. Без сомнения, Кот использовал эти сокровища в качестве взятки надсмотрщикам, чтобы получить добавку на кухне или избежать наказания.
Дерри никогда не рассказывал об этом Крэму. Он делал то, что ему было велено, но не более того. Жалость ни капли не смягчала его ненависть к Крэму. Она по-прежнему горела так же сильно, как и раньше. Но он боялся, и с каждым днём его страх усиливался. Ему казалось, что рано или поздно один из поваров решит избавить Крэма от мучений. И, возможно, повар сделает это без страха за свою жизнь, потому что яд будет подмешан в пищу по приказу Харкера.
Ведь Харкер уже чуял запах власти. С самодовольной ухмылкой разгуливал он по Скале. Он по-прежнему уважительно обращался к Крэму, но перед всеми остальными высмеивал его. Он незаметно отменил многие меры, которые Крэм ввёл для защиты Скалы, с усмешкой заявляя, что это пустая трата времени. А когда он смотрел на Дерри, в его взгляде читалось ледяное презрение.
Моё время скоро настанет, несносный червяк, словно говорили его глаза. Погоди у меня!
Довольно часто, когда Крэм сидел, бормоча что-то, в своём кресле, Дерри бросал взгляд на книжные полки и видел, как мальчик-призрак наблюдает за ним. Иногда мальчик наклонял свою палку так, что голова куклы, прикреплённая к ней, будто кивала. Но стоило Дерри шевельнуть хотя бы пальцем, как мальчик тут же исчезал.
Дерри задумался, не означают ли столь частые посещения призрака, что изменения на Скале вот-вот приведут к катастрофе.
Теперь почти каждый вечер Крэм рано уходил к себе в комнату, падал на кровать, не раздеваясь, с бутылкой в одной руке и зажжённой свечой в другой. Он почти сразу начинал храпеть, и тогда Дерри на цыпочках заходил в комнату и бесшумно забирал свечу. Пусть Крэм сгорит заживо, если ему так хочется, но Дерри не желал погибать вместе с ним.
Владение свечой имело и другие преимущества. Никогда раньше Дерри не мог читать перед сном. По ночам Крэм всегда оставлял его в полной темноте. Какая же это удивительная роскошь – читать любимую историю при свете свечи, завернувшись в одеяло на полу сокровищницы.
Однажды ночью, когда он убирал на полку сказку, которую только что дочитал, Дерри вспомнил про книгу той мятежницы. Он доставал её из тайника лишь раз с тех пор, как обнаружил, что она пуста. Прикоснувшись к ней, он снова ощутил холод и тошноту, и после этого он не предпринимал новых попыток.
Но