Дерри поднял поднос, крепко прижав его к груди, чтобы восполнить бессилие левой руки, и неслышным шагом направился в комнату Крэма. Когда он проходил между книжными полками, в тени справа от него что-то зашипело. Дерри подпрыгнул от страха, чудом удержал поднос и, прищурившись, вгляделся в книжные ряды.
Жёлтые глаза сверкнули в полумраке. Дерри различил очертания кота. Он выгнул спину дугой. Заколотил хвостом. Его взъерошенная пятнистая шерсть встала дыбом.
Дерри перевёл дыхание. Его руки стали скользкими от пота. Коты частенько тайком забирались в покои Крэма и проводили тут всю ночь, как в ловушке, но эта тварь сильно напугала его. Он и представить себе не мог, что сделал бы с ним Крэм, если бы он уронил поднос и чашка с чайником разбились.
Но тут он заметил, на что смотрит кот, и оцепенел. Там, где книжные полки примыкали к стене, стояла неподвижно и пристально глядела на него тонкая белая фигура. Это был мальчик лет восьми-девяти. Его кожа была настолько бледной, что в полумраке она будто светилась. Его глаза, с тёмными кругами под ними, казались огромными на худом лице. На шее у него висело длинное крупное ожерелье. В руке он держал короткую палку, на которой красовалась ухмыляющаяся тряпичная кукольная голова.
Дерри задрожал. Чашка и чайник зазвенели на подносе. Он всегда чувствовал, что жестокость и страдания пропитали даже камни на Скале Крэма, заразив это место атмосферой ужаса. Но призрака он видел впервые.
– Чай, будь ты проклят! – прорычал Крэм со своей кровати.
Дерри инстинктивно оглянулся.
– Иду, – отозвался он дрожащим голосом, поражённый, что вообще может говорить.
Когда он снова взглянул на полки, то увидел лишь темноту. Мальчик-призрак исчез.
Глава третья
Когда Крэм наконец отпустил его, Дерри поспешил вернуться в Большой зал, по пути прихватив одно из своих одеял. Отпирать двери Крэма до того, как подадут завтрак, строго запрещалось, но надо же избавиться от кота. Это был тощий зверь, с противной, злобной мордой, но, по крайней мере, он был живой, а это очень быстро изменится, если его заметит Крэм.
Дерри удалось поймать в одеяло плюющееся и шипящее животное и вынести его в крытую галерею. Как только он осторожно откинул одеяло, кот пулей бросился прочь и исчез за огромным грохочущим Котлом. Затем, как Дерри делал всякий раз, когда у него появлялась возможность, он тихонько подошёл к низкой каменной балюстраде, окаймлявшей галерею, и глянул вниз.
Далеко внизу корабль Крэма «Ястреб» покачивался на заполнявшей центр Скалы воде. Рабы, которых называли вратниками, заполонили ворота. Они убирали водоросли, коряги и мусор, которые за ночь засорили сетку ворот и тяжёлые цепи, поднимавшие и опускавшие их.
Все рабы были молодыми. Крэм предпочитал, чтобы на Скале трудились дети-рабы. Он говорил, что ими легче управлять, после того как их «выдрессируют», по его словам, – то есть будут избивать и морить голодом до тех пор, пока их дух не будет сломлен.
Система «дрессировки» срабатывала не со всеми. Одна девочка-подросток, чей дух казался несокрушимым, находилась сейчас на воротах, карабкаясь по железным перекладинам, словно паук, с острым лицом и жёлтыми волосами, по которым её легко было узнать. Девочку звали Соломинка. Дерри знал это, потому что часто слышал, как её имя выкрикивали надсмотрщики. Она славилась тем, что пререкалась со всеми и стойко сносила любые наказания. Когда Дерри впервые появился на Скале, она была уборщицей, потом обслуживала Котёл, а теперь стала вратником.
Если тебя отправляли на ворота, то это считалось страшным наказанием, равноценным смертному приговору. Работа на скользких перекладинах и болтающихся цепях в любую погоду была так опасна, что вратники частенько погибали.
Соломинка каким-то образом выжила. Издали её ноги и руки казались тонкими, словно проволока, но они, похоже, были очень цепкими, потому что, хотя она частенько рисковала, она ещё ни разу не упала.
А может, дело не в руках, а в силе воли, – подумал Дерри. В историях, которые больше всего нравились Крэму, главные герои обладали железной волей, которая помогала им побеждать врагов. Дерри завидовал им. У него был лишь один инстинкт – скрывать свою внутреннюю жизнь, ничем не выдавать себя врагу.
Вздрогнув, он заметил, что отсутствовал слишком долго. Крэм наверняка уже встал, ворча и отплёвываясь, и опорожнял мочевой пузырь в ночной горшок, который Дерри потом вынесет. Повар, приготовивший Крэму завтрак, вероятно, уже поднимается по лестнице.
Дерри вернулся в Большой зал, тихонько затворив за собой дверь. Одеяло всё ещё висело у него на руке, и он слышал, как Крэм запирает сокровищницу.
Дерри бросился к книжным полкам и сунул одеяло в угол, где его тускло-красный цвет сливался с тенью. Если повезёт, Крэм не заметит одеяло и не станет спрашивать, как оно тут оказалось.
В дверь постучал повар. Крэм крикнул, и Дерри бросился отпирать.
Через несколько минут он сидел за обеденным столом, помешивая рыбное рагу, а налитые кровью глаза Крэма следили за каждым его движением. Когда Крэм кивнул, удовлетворённый тем, что рагу хорошо перемешано, Дерри зачерпнул полную ложку, затем ещё одну и ещё.
На вкус и запах рагу было превосходным, но, как обычно, Дерри задумался: а что, если это его последняя трапеза? Если он отравится, то повар, который приготовил и принёс это блюдо, тоже умрёт – таковы правила Крэма. Однако иногда ненависть повара была сильнее, чем страх смерти.
Однажды, в первый год пребывания Дерри на Скале, на завтрак подали рагу, очень странное на вкус, и Дерри выплюнул его. Оказалось, что маленькая рыжеволосая кухарка, которая готовила в тот день, просто добавила в кастрюлю слишком много специй, но её всё равно приговорили к смерти. Дерри до сих пор иногда вспоминал об этом.
Теперь он стал опытнее. Он больше никогда не обвинял повара по ошибке, но трижды ему удавалось избежать настоящего отравления. Зрение и обоняние предупреждали его, что еда опасна. Как будто у него обострился нюх на яд. Но он знал, что не может полагаться только на свои инстинкты.
Крэм отложил в сторону топор, который держал под рукой, пока Дерри пробовал блюдо, и откинулся на спинку стула. В то утро, похоже, всё было в порядке, или яд действовал слишком медленно.
– Ну? – прорычал он. – Чего