Поскольку Гори Рути и госпожа Раги имели опыт общения с льуку, их избрали в качестве главных переговорщиков. Джиа уполномочила послов пообещать льуку еще большую дань, чем они получали до войны. В качестве ответной услуги регент рассчитывала выторговать некие уступки в пользу жителей Руи и Дасу: открытие регулярного пассажирского и грузового сообщения, чтобы разделенные вторжением льуку семьи могли навещать друг друга; организацию постоянных дипломатических представительств в Укьу-Тааса; предоставление чиновникам из Дара права посещать оккупированные острова с целью проверки, как обращаются с коренным населением и с детьми из смешанных семей льуку и дара; налаживание культурного обмена; возможно, даже совместное использование с целью рыболовства морских вод между двумя государствами.
Более значительные требования, такие как освобождение какой-либо части порабощенного населения или прекращение бесконтрольных убийств туземцев, даже не выдвигались. Льуку все равно никогда на такое не пойдут.
Сколь бы незначительны ни были ожидаемые уступки, Дзоми видела их потенциал. Стоит Танванаки согласиться хотя бы на часть из них, как «предусмотрительные» получат намного больше возможностей добывать информацию в Неосвобожденном Дара, этой, по сути, крепости. В воображении Дзоми по морю вокруг Руи и Дасу проходила светящаяся линия, заключающая оба острова в непроницаемое кольцо.
«Постой-ка, – сказала она себе. – Кольцо. Так, минуточку».
Перед глазами вдруг ни с того ни с сего предстала недавняя сцена: Нода Ми сидит в позе геюпа посреди Большого зала для приемов. Посланник льуку вроде бы уверен в себе, но его нервозность выдает то, что он покачивается взад и вперед и двигает по полу руками, очерчивая круг. Тогда Дзоми решила, что Нода делает это бессознательно, испытывая что-то вроде нервного тика.
А затем он поднял глаза на императрицу Джиа. Их взгляды встретились. Волновался ли Нода Ми насчет того, как воспримет регент машину смерти, нарисованную на шелковой материи? Нет, он наверняка знал, что императрицу такими угрозами не проймешь: Джиа была спокойна и холодна, картина явно ее не испугала.
«Нет, кольцо тут ни при чем, и хватит уже прокручивать все в голове».
Дзоми усилием воли вернулась к настоящему. У нее есть неотложная работа: Гори Рути и госпожу Раги следует подготовить к переговорам так, чтобы их позиции были максимально сильными.
Хорошо, что еще можно выторговать у Танванаки? Дзоми надеялась, хотя возможность эта и казалась ей весьма призрачной, договориться о взаимном сокращении армии и флота (с учетом того, что все льуку – воины, это соглашение трудно будет осуществить), а также ввести лимит на поголовье гаринафинов, который каждая из сторон не имеет права превышать. В обмен Дара готов был предоставить Укьу-Тааса дальнейшие экономические льготы: поставки зерна, овощей и фруктов, а также мануфактуры свыше уже установленного объема дани; ну и еще, возможно, предложить помощь специалистов по земледелию, ткацкому делу, ирригации, а также представителей иных мирных профессий. Расчет строился на том, что, вкусив выгоду от этих знаний, льуку со временем станут менее воинственными. Секретарь предусмотрительности прекрасно понимала, что особо уповать на это не следует, но попытаться все-таки стоило.
Писчий нож из слоновой кости, который Дзоми держала в руке, яростно вгрызался в кубики воска, с трудом поспевая за ее мыслью. Время от времени она останавливалась, чтобы подержать над жаровней особый нагревательный камень, вдыхая запах ароматизированного орхидеей высококачественного воска из Мюнинга, после чего выводила на шелковом свитке еще одну колонку идеальных квадратиков.
Хотя Дзоми и стремилась к повсеместному внедрению алфавита зиндари, приходилось признать, что сама она предпочитает писать логограммами. Классический ано был языком звучным, элегантным, каждая фраза укладывалась в формы, отточенные мыслями, которые на протяжении тысячи лет высказывались в диалогах целыми поколениями мудрецов. Луан Цзиаджи любил повторять, что логограммы – это машины для оформления идей, и никогда Дзоми не ощущала справедливость этого определения так ясно, как в те моменты, когда перелагала свои мысли на язык четко составленных логограмм.
«По меньшей мере одной из уступок может стать освобождение ученых, заключенных в тюрьму без явных признаков измены. При условии, что они еще живы».
Дзоми написала логограмму «заключенный», состоящую из стилизованной фигуры «человек» в центре с кольцеобразной стеной вокруг. В официальном начертании сублогограмма «человек» упрощалась обычно до пары шагающих ног, но Дзоми, учившаяся письму у Луана Цзиаджи, всегда следовала усвоенной от мастера практике. Поэтому ее сублогограмма представляла собой полноценную фигуру, сидящую на полу, скрестив ноги, в позе, очень напоминавшей геюпа.
Дзоми улыбнулась, припомнив, как объяснил Луан Цзиаджи свою прихоть.
«Я пишу так, чтобы почтить одного старого друга, у которого есть множество интересных идей, – сказал Луан. – Он полагает, что вечно стоять утомительно, а потому лучше сидеть, даже на логограмме».
«Быть может, ваш друг просто лентяй», – предположила Дзоми Кидосу, в силу юного возраста задиристая и уверенная, что знает ответы на все вопросы.
«Ты не первая, кто называет его лентяем. – Луан Цзиаджи хмыкнул. – Но чтобы начертить сидящую фигуру, требуется совершить больше движений ножом, нежели для изображения пары идущих ног. Так что ленью это не объяснишь».
«Тогда почему он так странно пишет? Просто чтобы отличаться от остальных?» – Дзоми раздражало стремление каждого великого ученого заиметь собственное начертание ряда логограмм – нет бы подумать об учениках, которым потом предстоит читать их книги! По мнению Дзоми, проведенная Мапидэрэ стандартизация логограмм ано была самым полезным из его деяний.
«Нет, причина совсем в другом, – возразил Луан Цзиаджи, и лицо его омрачилось. – Дело в том, что во время правления Мапидэрэ моему другу приходилось надзирать за заключенными. Он писал так эту логограмму, дабы напомнить самому себе, что на его попечении находятся люди, заслуживающие доброты и сострадания».
«Ой, – смущенно промолвила Дзоми. – Тогда… тогда я тоже стану так писать. Судя по всему, ваш друг не только умеет взвешивать рыбу, но он еще и хороший человек».
«Он был бы рад это слышать».
Как же ей не хватало учителя: его мудрости и доброты, его открытости вселенной. Глядя на логограмму, Дзоми немного помедлила и смахнула слезу.
И замерла, когда холодок пробежал у нее по позвоночнику. В ее занятом логограммами мозгу возник образ Ноды Ми, сидящего на полу Большого зала для приемов в позе геюпа и очерчивающего вокруг себя кольцо.
Императрица Джиа расценила длинную речь посланника о доблестных льуку как всего лишь дымовую завесу. Дебаты в Тайном совете сосредоточились на страшной машине, изображенной на куске шелка.
Но что, если все обстоит как раз наоборот? А