Рисана приблизилась и остановилась, не доходя до Джиа нескольких шагов.
– Сестра, чем ты озабочена? – произнесла она. В голосе ее прозвучала неожиданная доброта.
– Меня превратно поняли, – прохрипела Джиа. То была правда, но одновременно и уловка.
– Это ты так говоришь, – сказала Рисана. – Однако мне никогда не удавалось прочесть тебя.
– Я выбрала мир ради блага народа Дара! Но нельзя позволить льуку заподозрить, что здесь кроется умысел. Хочу, чтобы они думали, будто мы испугались, что я эгоистка, которая превыше всего стремится к власти… – Голос изменил Джиа.
– Так, значит, умысел все-таки есть?
Джиа промолчала. Она не могла полагаться ни на кого, кроме себя самой. Даже во сне.
– Когда носишь маску слишком долго, – промолвила Рисана, – становится трудно различить, где кончается маска и начинается твое настоящее лицо.
Джиа распрямила спину. Просительные нотки исчезли из ее голоса.
– Пусть будет так.
– Так подозрения Дзоми Кидосу верны?
Джиа отвернулась, не смея дать ответ.
Рисана рассмеялась:
– Ты так подозрительна, что не можешь побыть честной даже во сне. – Потом ее голос снова стал мягким. – Но расскажи мне, сестра, что заботило тебя прямо сейчас, до того, как ты провалилась в сон?
Джиа уступила.
– Я отправила к Фиро семь посланцев, и тем не менее от Гори и Раги до сих пор нет сообщения, что он согласился сложить с себя командование.
– Но ты ведь сама позволила ему вести эту войну.
– Я не ожидала, что Фиро победит! Мне казалось, что он потерпит поражение и поумнеет. Но он оказался слишком хорошим полководцем. Хотя я лишила его ресурсов, Фиро сумел соткать победу буквально из ничего – и это худший исход для жителей Руи и Дасу.
– Ты опасаешься, что теперь, когда Фиро вкусил власти, он не подчинится и нарушит навязанное тобой перемирие?
– Если он это сделает, то причинит непоправимый вред всему Дара. Да и сам тоже окажется в ловушке, уподобившись воинственному Гегемону.
Рисана насмешливо взмахнула призрачным рукавом:
– Будь я еще жива, сын прислушался бы ко мне.
Джиа вздрогнула. И после долгой паузы ответила:
– Вероятно, ты права. Но, сделав однажды выбор, мы вынуждены потом жить, мирясь с неизбежными его последствиями.
– Ты и в самом деле веришь, что Фиро совершит ошибку, вторгнувшись в Неосвобожденный Дара? – В голосе Рисаны появился холод, как если бы ее устами вещала сама Рапа, богиня льда и снега.
Джиа снова повернулась лицом к бесплотному призраку из дыма:
– Да, всей душой. Я не знаю, как поступить, если Фиро ослушается моего приказа. Армия предана ему, и, сколько бы я ни пыталась обуздать его, он слишком похож на своего отца.
– Если ты и правда хочешь убедить Фиро, тебе нужна я, – произнесла Рисана все тем же далеким ледяным голосом.
Джиа уставилась на нее. По мере того как приходило понимание, лицо ее искажалось от ужаса.
– Нет, – выдавила Джиа, пятясь. – Нет!!!
– Зубы на доску, – сказала Рисана, наступая. – Разве не в это ты веришь?
– Нет, нет, нет! Пожалуйста! – Джиа отступила к самому краю башни Любования Луной и вскинула руки, закрывая голову.
Рисана подошла совсем близко и прошипела ей в лицо, обдав порывом ледяного зимнего ветра:
– Это решаю не я. Я – всего лишь часть тебя. Ты уже и сама знаешь, что должна делать.
Джиа потеряла равновесие и рухнула…
Императрица охнула и села в кровати, вся покрывшись холодным потом. Она была в комнате одна. Джиа обхватила себя руками и расплакалась.
Сото торопливо шагала по коридорам личных покоев императорской семьи. Встречаясь с ней, фрейлины и придворные почтительно кланялись.
В мыслях Сото царил беспорядок. Она нигде не могла найти Дзоми Кидосу и опасалась, что та сгоряча совершила какую-то непоправимую ошибку. Нужно немедленно разыскать Джиа.
При всех своих изъянах Джиа все-таки ее подруга. Никак невозможно, чтобы императрица вместе с Кого Йелу вступили в союз с льуку только ради того, чтобы Джиа могла оставаться у власти. Выдвинутая Дзоми теория о заговоре слишком нелепа, чтобы в нее поверить. Всеми фибрами души Сото чувствовала, что на самом деле это не так.
– Ты обещала мне, – бормотала себе под нос Сото, минуя извилистые переходы и тяжелые двери. В тот день, когда умерла Рисана, Джиа дала Сото клятву. И теперь пришло время напомнить ей об этом.
В углу опочивальни Джиа стояла ваза с желтыми цветами самых разных сортов: хризантемы, одуванчика, пиона, подсолнуха…
Сделанные из тончайшего шелка лепестки завращались, как крошечные ветряные мельницы, хотя ветра не было.
Искусственные цветы были соединены серебряной проволокой с золотыми медальонами в форме одуванчика, которые украшали стены ведущего в спальню императрицы длинного коридора. Такой декоративный мотив встречался во дворце повсюду. Однако в центр каждого из этих медальончиков был вделан кусочек окулиума, крохотный глаз. Эти глазки отмечали перемены освещения в коридоре и объявляли о приближающейся тени кружением лепестков в вазе.
Да, Джиа была против приготовлений Фиро к войне, но это еще не означало, что она не интересуется открытиями, сделанными в его тайном лагере в Киго-Йезу.
Страж-человек, даже самый бдительный, никогда не будет таким неутомимым и неподкупным, как страж механический.
Джиа села. Время пришло.
«Неужели ты все-таки покинешь меня, Сото?»
Теперь, когда миг настал, на Джиа снизошло какое-то сверхъестественное спокойствие. По тропе, которую она избрала, предстояло идти в одиночестве, а потому императрица с самого начала знала, что ни одно из ее смертных чувств не переживет тягот пути: ни преданность чрезмерно ранимому, уязвимому Тиму; ни забота об отважной, уверенной в себе Тэре; ни тревога за склонного к приключениям идеалиста Фиро; ни уж тем более привязанность к Сото, единственной настоящей подруге, которая у нее осталась.
Она должна с толком использовать то, что нельзя сохранить. Просто обязана.
Джиа снова вспомнились ужас и одиночество того времени, когда она была пленницей Гегемона. Мата верил, что идет по правильному пути, меняет Дара к лучшему, очищает его от всего дурного и низкого. Кого заботит, если этот путь устлан костями и полит кровью малых мира сего? В стране тогда свирепствовала война, и люди мерли, как муравьи.
Оставшись одна, Джиа подбирала осиротевших девочек, которым впоследствии предстояло стать «плавниками дирана». Ей совсем не на кого было опереться. Она сама вела хозяйство. В одиночку воспитывала детей.
Пока не появилась Сото.
Джиа чувствовала, что Сото в некотором смысле ей даже ближе, чем Куни. Мужа она любила, а Сото была зеркалом ее души. Соединившая их связь ковалась в самый тяжелый период ее жизни. Такое не забывается…
Усилием воли Джиа отогнала