– Как поболтали?
– Хорошо, Виталий Андреевич, спасибо. – Мишель кивнул на меня головой. – Родион слабый, но я рад, что смог его проведать. Какие прогнозы?
– Выпишут через пару дней, – вздохнул батя. – Конечно, очень страшно… Я боялся его потерять.
– Не переживайте… Теперь Родион наверняка будет осторожнее, не полезет в холодное море… Ума, конечно, не приложу – что ему там понадобилось?
Стиснув зубы, я пялился в потолок. Руки и ноги еще слушались плохо, иначе я давно бы пнул Мишеля: он как раз стоял так близко, что я мог до него дотянуться. Его сладкие, приторные речи, на которые так легко покупался отец, злили меня с каждым словом все сильнее.
– Тебе пора, – наконец выдавил я.
– Родь, будь приветливее… – укорил меня отец. – Мишель тебя навестить пришел, а ты нос воротишь. У тебя вроде здесь не так много друзей, чтобы ими разбрасываться.
Хотел я сказать, что друзей у меня в целом было немного, что в Морельске, что в Москве. В столице, конечно, побольше – я жил там с десяти лет и все равно оброс связями, приятелями и знакомыми. А здесь у меня была только Кристина, но и она оказалась отцовской пассией, а значит, в случае чего приняла бы его сторону, а не мою.
– Нет, Родион прав, – вежливо сказал Мишель. – Я уже засиделся, ему нужно отдыхать и спать.
Он подошел ко мне и поправил подушку. В свете ламп его глаза блеснули желтым.
– Выздоравливай. – Эйдлен вышел из палаты, тихонько прикрыв за собой скрипнувшую дверь.
Батя неловко переступил с ноги на ногу, а потом присел на стул.
– Врач сказал, что ничего страшного, – начал он скомканно. – Просто долгий недостаток кислорода… Воды нахлебался… Главное, чтобы сейчас пневмония не развилась…
– Кто меня вытащил?
– Какой-то лодочник. – Он крепче сжал документы. – Не знаю, откуда он там взялся. Зимой, да еще и в такой шторм, мало какое судно рискнет выйти в море. Волны были почти по пояс, такие огромные… Лодочники обычно до весны сидят, прогулок на катерах сейчас нет… А этот проплывал аккурат в том месте, где ты под воду ушел.
«Поверь, если бы я хотел, чтобы ты утонул, тебя бы не вытащили», – зазвучали в голове слова Мишеля. И я сразу понял, откуда взялся отважный лодочник на катере рядом с тем местом, где я тонул. Между ребер, в районе солнечного сплетения, сразу засосало от страха: Эйдлен теперь казался еще опаснее. Его нечеловеческие желтые глаза до сих пор не выходили из головы, а воображение рисовало кадры все красочнее и страшнее. Еще я не мог не думать об Алисе: а что, если она уже на дне, но ее пока не нашли?
«Я приду за тобой», – сказал он. И я ни секунды не сомневался в том, что действительно придет. Только теперь мне надо быть к этому готовым.
– Я должен тебе кое-что рассказать, – решился я, повернув голову к отцу. – Это касается бирюзовой крови. Насчет сирен.
Отец тут же оживился: он выпрямился, отложил документы на старенькую тумбочку возле кровати. Его взгляд сосредоточился на моем лице, и я пытался, не отводя глаз, смотреть в ответ.
– Говори, – прошептал он. – Тебе стало что-то известно?
Медленно кивнув, я постарался приподняться на подушке.
– Дай воды. (В горле першило страшно.)
Получив в руки заветное прохладное стекло, я сделал несколько жадных глотков. Показалось, что даже головная боль и ломота в теле слегка отпустили. Промочив горло, я отставил стакан на тумбочку.
– Мишель – сирена, – выдал я. – Я точно знаю. Мы подрались, и у него была бирюзовая кровь. Он как-то зависит от жемчуга, а Алиса, его сестра, находится под чарами. Он воздействует на ее сознание. Ее надо спасать, пап…
Отец ни капли не изменился в лице. Он только чуть нахмурил бровь, изогнув ее так же, как это делал я, когда был недоволен или чего-то не понимал.
– Ты зачем на человека-то наговариваешь? Не поделили чего?
Пару раз моргнув, я едва не задохнулся от накатившего возмущения. Он мне не поверил. Отец, пытавшийся найти сирен в течение двух лет, мне не поверил.
– Извини? – Я точно так же вздернул бровь. – С чего бы мне тебе врать? Наоборот, ты же хотел их найти… Ты можешь спросить у Крис!
– Знаешь, Крис тоже та еще фантазерка. У сирен есть хвост, они живут в море и поют… Насколько я помню, этот мальчик учится с тобой в консерватории, он даже приходил к нам в гости? Сирены не живут на суше, не ходят в гости, Родь…
– Я не придумываю! – взвился я и сразу закашлялся. – Это он! Понимаешь? Ты сейчас отрицаешь тот вариант, который я принес тебе на блюдечке за три месяца! А ты два года их искал!
– Я просто никого не обвиняю голословно! – рявкнул он внезапно, и я замолчал. – Сирены – биологически морские существа, они не могут жить без воды! Хотя бы прочитал про них перед тем, как обвинять людей!
Я замер, словно он отвесил мне пощечину. Мне расхотелось с ним говорить, рассказывать ему о своих догадках и страхах, поэтому я перевернулся на бок затылком к нему и укрылся одеялом почти до самого уха. Отец тронул меня за плечо, но я тут же сбросил его руку.
– Уходи, – сухо сказал я. – Через пару дней, как выпишут, вернусь домой. И не приходи сюда больше.
– Родь…
– Уходи, – требовательно повторил я, сильнее натянув одеяло.
Второй раз за месяц меня предали – сначала Мишель, теперь отец. Самым хорошим вариантом сейчас было вернуться в Москву, но там меня никто не ждал. А бросить Морельск наедине с жестокой, озлобленной сиреной я не мог. С мыслями о том, что я единственный, кто может остановить Эйдлена, я уснул. И всю ночь мне снилась наша схватка в Жемчужной бухте.
* * *
Два дня в больнице казались нескончаемыми. Мне приелся пейзаж за окном: каждое утро я считал, сколько зимних птиц пролетало мимо четвертого этажа. Листья давно облетели с деревьев, и за стеклом торчали, как штыри, только голые ветки. Врачи ставили мне вечерами капельницы, сделали снимок легких напоследок и убедились в том, что симптомы пневмонии у меня отсутствуют.
«Хрипов нет, – сказал вечером врач. – Завтра выписываем».
Я уже дождаться не мог, когда меня отпустят домой. Пролежав на неудобной койке с капельницами по утрам двое суток, я чуть не сошел с ума. В консерватории, я был уверен, жизнь текла своим чередом: все