Приморье – одна из немногих зон умеренного пояса, где человек до сих пор живет в единении с природой. Здесь сосуществуют рыбаки и лосось, лесорубы и рыбные филины, охотники и тигры. Многие части мира слишком урбанизированы или перенаселены для существования подобных природных систем, но здесь, в Приморье, по-прежнему ощущается взаимосвязь всего живого. Благодаря этому мир становится богаче: деревья из Приморья идут на паркет в Северной Америке, а морепродукты из здешних вод продаются по всей Азии. Рыбные филины стали символом действующей экосистемы, доказательством того, что дикая природа все еще встречается. Несмотря на постоянно растущую сеть лесовозных дорог, которые врезаются вглубь исконной территории рыбных филинов, и возникающие в результате угрозы для сов, мы продолжаем не покладая рук собирать сведения об этих птицах, делимся своими открытиями и защищаем не только самих птиц, но и те места, где они водятся. При надлежащем управлении в этих реках не переведется рыба и тигр продолжит петлять меж кедров в поисках добычи, оставляя на земле свои следы. И, оказавшись в лесу в нужный момент, мы сможем услышать охотников на лососей – рыбных филинов, – которые, как городские глашатаи, объявляют, что все хорошо: Приморье по-прежнему дикое!
Эпилог
В конце августа 2016 года на Северо-Восточную Азию обрушился тайфун Лайонрок {166}, который не только принес с собой ливни и шквалистый ветер, но и стал причиной многочисленных жертв среди населения Северной Кореи и Японии. В Приморье порывы ветра достигали почти ураганных значений, но особенно сильно стихия разбушевалась над центральной частью Сихотэ-Алиня, в самом сердце ареала рыбных филинов. В Приморье таких бурь не случалось уже много лет. Деревья ломало, вырывало с корнем из земли и швыряло друг на друга беспорядочными кучами. Пойменные долины, где когда-то росли березы, сосны, дубы, за одну ночь превратились в усеянные обломками пустоши, на которых кое-где еще высились уцелевшие стволы, одинокие и приметные, как надгробия на заброшенном кладбище. В тот год на территории Сихотэ-Алинского биосферного заповедника пострадало не менее 1600 квадратных километров леса, или 40 % его общей площади.
Когда я отправился посмотреть, какие последствия ураган имел для наших филинов, то обнаружил нагромождения бревен и сломанных ветвей на месте тополиной рощи близ Серебрянки. На Туньше расколотое гнездовое дерево лежало на земле, почти погребенное под обломками, которые принесла сюда убывающая вода. Но больше всего нас поразило то, что мы увидели неподалеку от бухты Джигит: целый лес вместе с гнездовым деревом, которое мы нашли здесь не далее как в 2015 году, просто исчез. Во время урагана река Джигитовка вышла из берегов и с неистовым напором помчалась к Японскому морю, снося на своем пути лес и смывая шоссе. Когда вода вернулась в привычное русло, она оставила на поверхности долины шрам – широкую полосу серого гравия и камня там, где раньше стояли сосны и тополя.
После урагана птицы с Фаты умолкли, зато каждый раз, когда мне удавалось вырваться на Туньшу и Серебрянку, я слышал крики рыбных филинов, доносившиеся с той и с другой стороны. Но леса так пострадали, что поиск нового гнезда потребовал бы больше времени, чем я мог выделить в выходные дни. У нас с женой двое маленьких детей, поэтому теперь я намного меньше времени посвящаю полевым исследованиям. В марте 2018 года я выкроил неделю на поиск гнезда в районе Туньши. Со мной поехала девушка по имени Рада, дочь Сергея Сурмача, которую я помню еще ребенком. Рада как раз поступила в аспирантуру, чтобы изучать рыбных филинов и продолжать дело отца. Поездка выдалась трудной: лес напоминал руины какого-то замысловатого лабиринта, все проходы в котором завалены обломками камней. Почти каждый шаг требовал от нас усилий. Там, где удавалось, мы балансировали на стволах поваленных деревьев, чтобы беспрепятственно перемещаться над этим месивом и пройти десяток-другой шагов за раз, но такая возможность выпадала нам нечасто. Обычно перед тем, как сделать очередной шаг, мы останавливались и выбирали, что лучше: пойти напрямик, перешагнуть препятствие, пролезть под ним или обойти стороной. Наши GPS-треки той недели показывают пьяные извилины – это мы блуждали по долине Туньши в поисках заветного места в речной пойме, но постоянно обходили завалы. По дороге я рассказывал Раде о подходящих для гнезд деревьях, хотя в пострадавшем от стихии лесу примеров было мало. Мы остановились там, где Туньша дробилась на множество проток, образуя целую вереницу бродов, и я показал ей узкий, окруженный плотными зарослями отрезок реки, который не годился рыбным филинам для охоты, и мелкую стремнину рядом с просторной галечной отмелью, которая идеально подходила для этого.
На третий день поисков, когда мое лицо было в поту и грязи, а одежда перепачкана сосновой смолой, я высмотрел исполинский тополь и сразу понял, что мы нашли дупло. Перед нами стояло типичное гнездовое дерево: толстый сероватый ствол убегал далеко вверх, возвышаясь над кронами остальных деревьев, а вершину его венчала широченная полость – и все это в считаных метрах от реки. Обнаружив дерево, я шепотом велел спутнице поискать поблизости часового, и тут же с соседней сосны в воздух поднялся рыбный филин: самец размеренно махал крыльями, медленно удаляясь от нас. Пока он летел, с соседних деревьев вспорхнули ворóны и, возбужденно каркая, погнались за ним.
Обеспокоенный тем, что гнездовое дерево осталось без присмотра, я подошел к нему, чтобы поскорее зафиксировать координаты при помощи навигатора, но начавшаяся суматоха уже встревожила самку. В небо поднялся еще один рыбный филин: самка вылетела из дупла и теперь кружила высоко надо мной огромным расплывчатым коричневым пятном. Она опустилась на одну из веток и подалась вперед, чтобы получше разглядеть меня; ворóны клубились вокруг нее, как рой летней мошкары. Когда мы встретились глазами, она вспорхнула и скрылась из виду среди ранней весенней листвы, которой оделась разоренная ураганом долина реки Туньши.
Во времена экспедиции на Сайон я усвоил, что самка, вероятно, не выпустит меня из поля зрения и вернется, только когда я уйду. Поэтому я поспешил прочь, тревожась за сохранность кладки и в то же время радуясь, что у филинов с Туньши все хорошо. Они пережили мой научный проект и недавний тайфун, а теперь нашли новое дупло всего в нескольких километрах от прежнего гнездового дерева. Они приспособились к переменчивости условий жизни в речной пойме и не нуждались в нашем вмешательстве, по крайней мере пока. Эти птицы без боя не сдаются: они противостояли катастрофическим штормам, выдерживали отрицательные температуры и не обращали внимания на докучливые стаи ворон. Я восхищаюсь их выносливостью. И мы, Сергей Сурмач и я, будем и дальше вести наблюдения за рыбными филинами, предупреждать возникновение новых угроз по вине человека и оказывать им помощь, когда это необходимо. Мы должны брать пример с филинов и сохранять бдительность.
Благодарности
Дженне Джонсон, Лидии Зоеллз, Доминик Лир и Аманде Мур из издательства FSG за их превосходную редактуру. Моя рукопись попала к ним непричесанной, как перьевые ушки рыбного филина; своими комментариями и правками они отполировали ее до зеркального блеска замерзшей реки (хотя не от каждой моей метафоры или попытки сострить они были в восторге). Диане Финч, моему литературному агенту, которая разглядела потенциал в черновом варианте моей книги и посвятила немало времени правкам, что в конечном счете позволило нам обратиться в FSG.
Моим наставникам Дейлу Микеллу и Роки Гутьерресу, благодаря которым я вырос как ученый, защитник природы и писатель. Ребекке Роуз, которая до выхода на пенсию работала в Зоопарке и аквариуме Колумбуса и вдохновила меня написать книгу о рыбных филинах. Сергею Сурмачу, другу и коллеге, с которым мы в течение