- Мам, это ты? – едва захожу в квартиру, из своей комнаты выходит Матвей. Его улыбка мгновенно сходит с лица, едва он меня видит. Он делает шаг ко мне весь встревоженный. - Мам, что с тобой? Ты выглядишь ужасно, вся белая, как мел. Ты заболела? Случилось что-то?
- Нет, сынок, все… все в порядке, - пытаюсь улыбнуться, но не выходит. - Просто тяжелый день, очень устала.
Он подходит ближе, и смотрит на меня очень внимательно. Матвей слишком взрослый для семнадцати лет. Он смотрит на меня так, словно видит насквозь, и от этого передергивает.
- Мам, пожалуйста, не ври мне. Ты же сама меня всегда учила, что врать это плохо. Я вижу, что тебе плохо. Ты плакала? Скажи мне правду.
Не понимаю сама себя. Зачем тяну? Он ведь все равно все узнает. Только оттягиваю неизбежное. Он все равно рано или поздно заметит. Лучше сейчас. Прямо сейчас, пока есть хоть капля сил сказать в открытую.
- Сядь, Матвей. Пожалуйста, - прошу его, когда мы оказываемся в зале. - Мне действительно нужно тебе кое-что сказать.
Он садится напротив, на краешек кресла, и смотрит на меня внимательно. Сын словно готовится услышать что-то плохое. Я делаю глубокий вдох, и собираясь с мыслями.
- В общем, последние недели я себя не очень хорошо чувствовала… меня все время тошнило, кружилась голова. Я списывала это на нервы, на последствия… всего того кошмара, что случился, но ошиблась. Я была у врача, и… оказалось, все не совсем так, - начинаю гладить живот, и он следит за моей рукой. - Матвей, я беременна. Ты станешь старшим братом.
Сказать, что его оглушает эта новость – вообще ничего не сказать. Он радуется, но и страшно ему одновременно. Мне и неловко ему это говорить, ведь он взрослый парень, разница с малышом огромная, но что я могу поделать, так вышло, мы не планировали.
- Мам, я тебя поздравляю, - Матвей порывисто обнимает меня, а потом отстраняется. Я же сжимаю губы и киваю, чувствуя, как по щекам снова текут предательские слезы.
- Спасибо сынок, но папа не должен об этом узнать. Никогда. Ты слышишь меня? Я не хочу, чтобы он имел к этому ребенку какое-то отношение. Я не хочу его видеть, не хочу, чтобы он приходил со своими советами, не хочу слышать его мнение и тем более не позволю ему решать что-либо. Я не переживу, если он разрушит жизнь еще одному моему ребенку так же, как разрушил наш с тобой мир. Ты… ты меня понимаешь?
Матвей смотрит на меня долго и пристально. Он решает что-то для себя, и я понимаю, что мой сын взрослеет в прямом смысле у меня на глазах.
- Я понимаю, мам, - наконец отвечает, и я выдыхаю. - Конечно, я понимаю тебя. И если ты так решила, то он не узнает. Я даю тебе слово, буду хранить эту тайну сколько смогу.
Слезы облегчения подступают к глазам. Как же мне повезло с сыном, и как де не повезло с мужем.
- Спасибо тебе. Спасибо, сынок мой. Ты не представляешь…
Он пересаживается ко мне на диван, и обнимает за плечи.
- Ты только не переживай так, ладно? Слышишь? Все у нас будет хорошо. Мы справимся. Обязательно справимся. Вдвоем. Нет, даже втроем, - он осторожно, почти с благоговением, кладет свою большую теплую ладонь поверх моей руки, все еще лежащей на животе. - Я очень рад, что у меня будет братик или сестричка. Это же… это же так здорово, мам.
- Да, сынок, - тихо выдыхаю, и впервые за день, счастливо улыбаюсь. - Это действительно очень и очень здорово.
Глава 5
Ева
Три месяца прошло после развода, но кажется, что всего день прошел.
Живот еще можно скрыть под просторным пальто, но я уже чувствую каждое движение малыша, каждый легкий толчок изнутри. Жизнь похожа на какой-то замкнутый порочный круг, из которого вырывает звонок классной сына.
- Ева Леонидовна, вам нужно срочно приехать в школу. С Матвеем все хорошо, но у нас с директором к вам серьезный разговор.
Естественно я срываюсь, отпрашиваюсь с работы и еду в школу, потому сын для меня очень важен. Начальник, конечно не сильно рад этому, но куда деваться, нет выбора у него.
Когда подъезжаю к школе, вижу то, чего никак не ожидала увидеть. На порожках стоит Глеб. Я не понимаю, что он здесь делает. Неужели его тоже вызвали. Но если так, значит у нас большие проблемы, раз вывали обоих.
Я выхожу из машины, стараясь дышать ровнее. Он замечает меня, быстро заканчивает разговор по телефону и убирает его в карман. Бывший скользит по мне быстрым, оценивающим взглядом, и я чувствую, как по спине бегут мурашки.
- Ева, - здоровается со мной, когда поднимаюсь по ступеням. - Что он там еще натворил? Совсем без меня распустился.
- Тебя не я вызвала. Есть дела важнее собственного ребенка, вперед, уезжай, тебя никто не держит, - начинаю, быстро злясь. – У тебя есть дела важнее, я все понимаю. Беги в свою лучшую жизнь.
Он фыркает, ничего н отвечает и пропускает меня вперед с таким видом, будто я ему загораживаю путь. Мы идем по длинному коридору молча. Шаги отдаются гулким эхом, от которого мурашки по коже. Меня трясет от страха, кажется сойду с ума, раскрою себя.
Но к счастью до кабинета директора доходим достаточно быстро и все проходит гладко, насколько это возможно.
- Спасибо, что нашли время прийти, - начинает директриса, глядя то на меня, то на Глеба, и ее взгляд задерживается на нем чуть дольше, а мы от такого резкого и странного приветствия сами забываем поздороваться. - вызвала вас из-за Матвея. Ситуация, к сожалению, неприятная и требует вашего вмешательства. Сегодня на перемене он подрался с одноклассником.
Что он сделал? Он же мирный парень.
- Дрался? Но… он никогда не был драчуном, он всегда решал конфликты словами. Что случилось? Что именно произошло? – спрашиваю у нее.
- По словам детей, его одноклассник отпустил несколько неуместных, личных шуток в адрес вашей семьи касательно… вашего развода. Матвей сначала попросил его прекратить, довольно спокойно, надо отдать ему должное. Но когда тот не остановился и, как я понимаю, перешел все границы, Матвей не сдержался и затеял потасовку.
У меня сердце заходится от этих слов, а Глеб сидит расслабленный, закинув ногу на ногу, будто речь идет о чужом ребенке.
- Ну, мальчишки всегда дерутся, Анна Викторовна, это нормально, мы все через это проходили. Значит, парень постоял за честь семьи, не позволил себя оскорблять. Я бы на его месте, признаться, сделал то же самое. Похвалить надо, а не ругать.
Анна Викторовна смотрит на него с нескрываемым раздражением, и я с ней солидарна.
- Глеб Петрович, в школе есть четкие правила. Мы не поощряем и не оправдываем выяснение отношений с помощью кулаков, какими бы обидными ни были слова. Мы, конечно, проводили с детьми беседы, и школьный психолог подключен к работе с Матвеем, но последствия развода, увы, налицо. Он стал более замкнутым, вспыльчивым, у него понизилась успеваемость. Мы со своей стороны делаем, что можем, но ребенку сейчас как никогда нужна помощь и со стороны семьи. Ему нужна стабильность, поддержка от обоих родителей, а не… - она делает небольшую паузу, - разборки между вами.
- Какие разборки? - холодно отвечает Глеб. - Развод – это свершившийся факт, с которым все должны были давно смириться. Ребенок должен принять это и жить дальше, а не устраивать истерики в школе и не позорить фамилию.
- Это не истерика! - говорю, резко поворачиваясь к нему. Меня трясет от злости. - Это боль, которую ты ему причинил! Он переживает предательство отца, крах своей прежней жизни, а ты хочешь, чтобы он просто «принял и жил», как ни в чем не бывало, словно ничего и не было?
- Не драматизируй, как всегда, Ева, - он отмахивается от меня, что удивляет директрису, но не меня. - Ты его всегда баловала, вот он и ноет, вместо того чтобы вести себя как мужчина.
Анна Викторовна поднимает руку, привлекая к себе внимание и прерывает наш спор.
- Я понимаю, что в вашей ситуации сложно найти общий язык. Но ради Матвея вам нужно постараться. Ему нужны оба родителя. Пусть даже по отдельности.