Ещё через несколько минут в комнату просунула голову Сьюзан.
– О, замечательно, вы ведёте себя разумно, – сказала она. – Держитесь вместе. Я посижу с леди Тортон.
Когда мы проснулись утром, всё по-прежнему было правдой.
Мэгги получила телеграмму и уже ехала домой.
Глава 39
Неделя выдалась кошмарная, нескончаемая. Казалось, дальше не протянем, но мы протянули. Другого выбора не было.
Лорд Тортон тоже получил телеграмму. Именно он и забрал Мэгги из школы и привёз домой. Они сидели у нас на диване; лорд Тортон плакал.
До этого мне никогда не приходилось видеть, чтобы мужчина плакал. Ужасное зрелище.
К нам приходили женщины из Добровольческой службы, миссис Эллистон, жена пастора и ещё другие – кто знаком с Тортонами. Они приносили нам еду, сидели с нами. Всякий раз, как кто-нибудь заявлялся в гости, Рут запиралась у себя наверху. Или уходила бродить по окрестностям. Верхом никто из нас не ездил. Но на конюшню я ходила работать каждый день, как обычно. Тёрла щёткой лоснящуюся спину Обана и вспоминала каждую секунду нашего с ним галопа по полям.
Похорон не было, но поминальную службу в церкви Тортоны заказали. Пришел весь город. Лорд Тортон с супругой и дочерью сидели в первом ряду, и вид у всех троих был такой, точно они готовы развалиться на куски при малейшем прикосновении. Мы сидели сзади, ближе к выходу – Сьюзан справа от меня, вся в чёрном, Рут слева, молча, взгляд в пол. Джейми крепко держался за руку Сьюзан. Ощущала я себя такой же разбитой, какой на вид была Мэгги. Только сомневалась, а есть ли у меня право так себя чувствовать.
Пока народ по очереди высыпал наружу, наш пастор, мистер Коллинз, стоял у дверей и прощался с пришедшими за руку. За ним в проёме двери виднелся церковный погост, и я спросила, проходя:
– А можно хотя бы поставить плиту с именем Джонатана?
Он ведь тоже был жителем нашего городка, тоже ходил в эту церковь. Здесь должна остаться память о нём.
– Будет, конечно, и такая плита, со временем, – ответил мистер Коллинз.
Он взял меня за руку и провёл по тропинке к центру погоста, где возвышалась каменная колонна с длинным списком имён.
– Это наши парни, которые погибли в Первой мировой войне, – сказал он. – Ни одно тело мы не получили. На той войне всех солдат хоронили там, где они погибли.
Двадцать три имени. Я посчитала. И ближе к верху два: Коридон Коллинз младший, Чарльз Коллинз. Я дотронулась пальцами до этих двух гравировок и посмотрела на мистера Коллинза.
– Да, – сказал он, – мои сыновья. Чудесные мальчики, оба. – Голос дрогнул, и он добавил шёпотом: – Чудесные, чудесные мальчишки.
Ненавижу войну.
Лорд Тортон уехал на службу, где бы она там у него ни была. Мэгги вернулась в школу, несмотря на мольбы и уговоры. Леди Тортон превратилась в дикого зверя, заточённого в стенах нашего дома.
Она не спала. Порой глубоко в ночи слышно было, как она ходит по своей комнате. Она шагала из угла в угол. Открывала окно, закрывала. Иногда спускалась – слышался скрип, пятая и шестая ступеньки, – и тогда сидела без сна на диване, уставившись в темноту, или расхаживала вперёд-назад по гостиной. Днём могла сидеть за столом с чашкой чая в ладонях до тех пор, пока чай не остынет. Чтобы она что-то ела, такого я не видела – только как она отхлёбывает из чашки. В короткий срок она почти полностью извела нашу норму чая, но Сьюзан говорила, что это не важно, и заваривала ей чайник за чайником.
– Что она думает, когда видит меня? – спросила как-то Рут у Сьюзан.
Мне кажется, леди Тортон вообще ничего не думала о Рут. Мне кажется, она ни о ком не думала, кроме Джонатана.
Мы с Рут признались Сьюзан насчёт прогулок верхом.
– Леди Тортон тогда очень рассердилась, – сказала я. – Ты, наверно, тоже будешь сердиться.
Но Сьюзан выдохнула и говорит:
– Да не то чтобы. Конечно, раз вы знали, что леди Тортон не одобряет, вам не стоило этого делать. Коржик, положим, и твой пони, но содержат его в частном владении Тортонов. В любом случае сейчас это не имеет ни малейшего значения.
– В смысле, сейчас, после смерти Джонатана, никому уже не важно, кто на чьём пони катался? – уточнила я.
– Именно.
Лучше бы нам устроили разгон.
Обычно, когда меня накрывало, я могла уйти в свои мысли. Проблема в том, что накрывало меня в совершенно неожиданные моменты. Стоишь моешь посуду, ни о чём не думаешь, и вдруг внутри всё скрутит жгутом, потянет рыдать, и больше ничего не остаётся, как уйти в себя, лишь бы это прекратилось. Хотя права так уж грустить у меня, пожалуй, не было. Всё-таки по сравнению с Тортонами я пока ничего не потеряла.
– Это тебе не соревнование, – сказала Сьюзан, когда я поделилась с ней мыслями. – Чувствовать горе можно всем.
Рут уехала в лагерь для интернированных на две недели отмечать со своей мамой какой-то очередной еврейский праздник, о котором я никогда не слыхала. Мне хотелось поехать с ней. Хотелось сбежать отсюда.
– Терпи, – говорила Сьюзан. – Другого не остаётся.
– В смысле, кроме как сидеть переживать?
Сьюзан притянула Джейми к себе на коленки.
– Джонатан теперь на небесах, – сказала она и обняла Джейми покрепче.
– И что, – спросила я, – вера в это должна как-то помочь?
Сьюзан подняла на меня глаза.
– Именно. Как правило, идея вечной жизни даёт людям успокоение.
– Джонатан теперь, как мама, – вставил Джейми.
– Джонатан, – резко оборвала я, – ни разу не как мама.
– Почему, – возразил Джейми. – Они оба умерли. Оба на небесах. И Билли Уайт тоже там.
Оставалось надеяться, что небеса просторные. И что Джонатану хватит ума держаться от мамы подальше.
– Одна девчонка из Земельной дружины рассказывала, что когда люди попадают на небеса, то становятся ангелами, – поделилась я. – И что там все ходят в белых балахонах и играют на арфах. – Как выглядит арфа, Сьюзан мне показывала на картинке в Библии. И выглядела она, надо сказать, смехотворно. Если уж на небесах положено быть счастливым, то мне нужны будут лошади.
– Никто не знает, как там на самом деле, – возразила Сьюзан. – Никто ведь оттуда не возвращался, чтобы нам рассказать. Но как-то не