В том же году найдено около Кунгура еще одно ценное блюдо с изображением царя Хозроя (VI век), наблюдающего за охотой наследника.
Вопрос о том, какими путями и благодаря каким социально-экономическим факторам возникли и развивались связи Ирана с Уралом, неопровержимо засвидетельствованные интереснейшими находками, тесно связан с изучением истории народов нашей страны, обитавших в то время на территории Урала.
Уральский иранист Н. Н. Бортвин написал специально для „Уральского следопыта" печатаемый здесь рассказ на тему о находках на Урале предметов иранского искусства и их происхождении.
Медвежий угол
В деревеньке Турушевой всего 20 – 25 дворов. Она совсем затерялась среди лесов, болот и увалов.
За избами, на западе, вьется узенькой полоской р. Кама. В этой речушке трудно узнать ту широкую и многоводную Каму, которую мы привыкли представлять покрытой медленно движущимися плотами, пароходами, тянущими наливные баржи с нефтью к заводам Урала, Каму с шумом ее городов и пристаней.
Этот контраст между Камой у деревушки Турушевой и Камой в нашем представлении усиливается еще и тем, что и течет-то она здесь необычно – с юга на север, а не с севера на юг.
Через речушку перекинут деревянный скрипучий и зыбкий мостик. Далее начинаются увалы – невысокие холмы с отлогими скатами, медленно понижающимися к северу, с поперечными балками, прорытыми весенними водами.
Увалы местами покрыты узкими полосками пашен, а большей частью – широкими пятнами лесов.
Ложбины на вершинах увалов заняты болотами, почти непроходимыми летом.
Таково все пространство между верховьями Камы и Вятки.
Если человеку в течение десятилетий удавалось отвоевывать у леса с помощью огня клочки для своих пашен, то болота оставались пока неприступными.
Деревенька проснулась с восходом солнца. Бабы доили коров, а наиболее расторопные уже выгоняли их за околицу, где старый пастух Андрей со своим внуком – подпаском Иванкой ожидали стадо.
Дед сидел на пне давно срубленной лиственницы и ковырял лапоть. Иванко насвистывал какой-то неопределенный мотив, навеянный летним розовым утром. Верхушки деревьев были подернуты легким румянцем.
Стадо собралось.
– Погнали! – сказал дед.
Иванко щелкнул кнутом. Глухой звон -ботал, навешанных на шеи коров, стал удаляться в глубь леса.
К полудню коровы наелись травы и напились из небольшой ямки у болота. Теперь стадо находилось на довольно обширной прогалине среди леса. Коровы мирно пережевывали жвачку, отмахиваясь хвостами от оводов.
Пастухи расположились под двумя стоявшими на отшибе кедрами, позавтракали круто посоленным ржаным хлебом и печеным в золе картофелем.
Дед рассказывал что-то среднее между сказкой и бывальщиной. Внук лежал на брюхе, слушал и болтал ногами.
– Много лет прошло, как наши деды добрались до Камы, а раньше, говорят, здесь жили какие-то „чудаки", – говорил дед. – Кланялись они дереву. Навешивали на него посуду серебряную. Несли меха собольи и беличьи. Одно слово-чудь! Своей пользы не понимали…
Любили они, видно, такие прогалины, на какой мы сидим, под свои мольбища приспосабливать. Был я как-то в молодости у пермяков на мольбище. А жили они тоже чудно, не по-нашему. Кереметью мольбище называлось. Такая же вот прогалина. Народу собралось из разных деревень много. Старик один, что, видно, был среди них побогаче да посмышленее, принес с собой бусов да ленточек. Хорошо на миру-то приторговывал. Он же у них как будто и за попа был. Корову на жертву колол, какие-то наговоры нашептывал. Ну, и опять же на пиршестве по праздничному случаю ему же лучшие кусочки попали.
Так путал дед живые воспоминания с преданиями. Иванко слушал, развесив уши, и в его воображении вставали сказочные „чудаки". – Трифон Вятский сожег то дерево, которому язычники поклонялись, чтоб показать беспомощность богов их, – продолжал дед. – „Дурак ты, сказали ему кудесники, что бога сжечь хотел. Так и будет он, бог-то, в стволе сидеть пока дерево горит? Нет. Не на того напоролся! Бог в корни ушел…"
Было у „чудаков" сказание, что как вырастет среди елей да пихт березка-тут им и конец: придут белого царя люди. Пробудились это они как-то и смотрят, а белая березка стоит у опушки леса, уже выше роста человеческого. Видят, делать нечего: сбылось сказание. Собрали свое имущество, да вместе с ним в землю и закопались. А богатства у них были несметные. Часто в наших местах с давних пор то чудское серебро находят, – закончил дед свой рассказ, а Иванко и не заметил, как телка тетки Марьи от стада отбилась. Лишь слабый гул ботала указывал, в какую сторону ушла шальная телка. Интересно было Иванко послушать, что еще дед расскажет, да телку мог медведь задрать. Медведей полно в тамошних лесах, а с теткой Марьей весь век не разделаешься!
Вскочил Иванко и, перекинув кнут через плечо, побежал за телкой.
Бежит Иванко, а дедовы слова из ума не выходят. „Что это за „чудаки" такие? Откуда это у них было серебра несметное количество, когда в нашей деревне серебряный рубль или даже полтинник не у всякого сыщешь? Бывает и так, что к весне хоть зубы на полку выкладывай – во рту от них не велика польза".
За этими мыслями Иванко не заметил, как пробежал первые деревья на опушке. Вдруг его нога провалилась глубже щиколотки, он повалился вперед носом и расцарапал лицо о сухой валежник. От неожиданности, тупой боли в ноге и ссадин на лице пастушонок долгое время не мог понять в чем дело.
Опомнившись, он заметил дыру в землю. Запустил руку в дыру. Рука наткнулась на что-то твердое и гладкое.
Мелькнула мысль: „Уж не чудской ли клад?"
Стал рыть – то руками, то кнутовищем. Сердце стучало учащенно. Минут через пять работы из дыры что-то блеснуло. Еще мгновение – и на солнечный свет был извлечен предмет, похожий на обычное ведро с дужкой. На его боках кое-где виднелись комья сырей земли, а где земли не было, предмет отсвечивал серебристым блеском. Ведро было заполнено грязью, но уже чувствовалось, что внутри что-то есть, кроме нее. Быстро перевернув ведро, Иванко увидел, что из него вместе с грязью вывалилось несколько предметов, но грязь плотно пристала к ним и хорошо рассмотреть, что это были за вещи, было невозможно.
– Дедушка! Я что-то нашел. Беги скорей сюда! – кричал Иванко, забыв