— Это настроечный инструмент, — пояснил он, возвращаясь. — Он позволяет усиливать или ослаблять действие. Я хочу провести небольшой эксперимент. Я немного ослаблю давление на твое запястье. Хочу посмотреть, как Клеймо отреагирует на изменение. Не бойся, это не причинит вреда. Наука требует жертв, но не бессмысленной жестокости. Сбежать можешь даже и не думать, — напоследок добавил он.
Мое сердце заколотилось. Это был идеальный момент. Он сам давал мне возможность опробовать свою силу снова, но под прикрытием его «эксперимента».
Матвей прикоснулся стилетом к руне на цепи, сковывающей мою правую руку. Символ вспыхнул ярче, а затем его свечение стало чуть более тусклым. Я тут же почувствовал, как давление на этом участке ослабло.
— Теперь… не сопротивляйся, — пробормотал он, внимательно наблюдая за моей рукой. — Просто позволь своей природе проявиться…
Я сделал вид, что подчиняюсь. Я расслабился, но в глубине себя снова потянулся к тому темному, яростному источнику. И направил его силу на ослабленную руну.
На этот раз эффект был сильнее. Боль в солнечном сплетении была острой, как удар ножа, но я сдержал крик, превратив его в стон.
КРАК!
Руна на браслете треснула, и на этот раз трещина была больше. От нее пошли мелкие, как паутина, разломы. Свечение символа замерцало и погасло. Давящее поле на моей правой руке почти исчезло. Я все еще был в оковах, но теперь чувствовал, что могу пошевелить запястьем.
Матвей отшатнулся, выронив стилет. Тот со звоном ударился о каменный пол. На лице ученого впервые отразилось не любопытство, а страх, смешанный с восхищением.
— Оно… оно разумно, — прошептал он. — Оно не просто реагирует. Оно использует слабости. Оно ищет уязвимости в защите и бьет по ним…
Он поднял на меня взгляд, и теперь в нем не было и тени научного бесстрастия.
— Кто ты такой?
Не успел я ничего ответить, как наверху, далеко за пределами зала, прозвучал тяжелый удар колокола. Один. Второй. Третий.
Рассвет.
Брат Матвей вздрогнул, словно очнувшись от транса. Выражение его лица снова стало жестким, собранным. Он быстро поднял стилет и, не говоря больше ни слова, почти бегом направился к выходу.
— Брат Валаам скоро будет здесь, — бросил он на ходу, не оборачиваясь. — Твое время вышло.
Дверь захлопнулась. Лязгнул засов.
Я остался снова один. Но теперь все было иначе.
Не успел стихнуть лязг засова за ушедшим Матвеем, как он заскрежетал снова. Дверь распахнулась настежь, и в Зал Усмирения вошел Валаам. За ним следовали двое — рослые, безликие монахи в рясах, но с обнаженными мускулистыми руками, покрытыми ритуальными татуировками. В руках они держали длинные серебряные щипцы и тонкие стилеты, которые тускло поблескивали в свете остаточного свечения камней.
— Рассвет наступил, еретик, — пророкотал Валаам, останавливаясь у изножья алтаря. Его глаза были холодны, как лед. — Твой выбор?
Я медленно повернул голову и посмотрел на него. Страх никуда не делся, он ледяными иглами впивался в сердце, но поверх него, как раскаленная лава, разливалась ярость. Они не хотели правды. Они хотели лишь подтверждения своей веры. И я им его не дам.
— Я невиновен, — мой голос был хриплым, но твердым. — И я не собираюсь умирать из-за вашего слепого фанатизма.
На лице монахов не дрогнул ни один мускул. Он воспринял мои слова не как вызов, а как ожидаемый, заранее известный ответ.
— Глупец. Ты выбрал сторону врага человеческого, — он кивнул своим помощникам. — Начинайте Дознание. Я хочу услышать имя его хозяина до полудня.
Один из монахов подошел к моей правой руке — той самой, чьи оковы были повреждены. Он поднял щипцы, концы которых начали светиться тусклым белым светом, издавая тихое, звенящее гудение.
Я смотрел, как пылающие концы щипцов медленно опускаются к моей коже.
В тот момент, когда серебро коснулось моей руки, мир взорвался.
Боль была невыносимой, всепоглощающей. Но она стала тем топливом, которого не хватало. Внутренний источник, который я до этого лишь осторожно прощупывал, прорвало. Из моей груди вырвалась беззвучная волна чистой, первобытной силы. Это не была магия. Это была ее противоположность. Абсолютная, всепожирающая пустота, принявшая форму ударной волны.
ХРЯСЬ!
Цепь на моей правой руке разлетелась на куски, словно была сделана из стекла. Осколки освященного серебра веером разлетелись по залу. Монаха-палача отшвырнуло назад, как тряпичную куклу, и он с глухим стуком врезался в стену.
Остальные цепи, державшие меня, не выдержали такого всплеска. С оглушительным треском символы на них вспыхнули и погасли, а сами оковы с лязгом упали на каменный пол. Одновременно с этим на стенах зала замерцали и с тихим шипением погасли остальные символы. Подавляющее поле исчезло.
Я рухнул с алтаря на пол, кашляя и задыхаясь. Тело разрывалось от боли. Место, которого коснулись щипцы, обуглилось до кости, а внутренности горели огнем от перенапряжения. Но я был свободен.
Валаам, которого волной лишь качнуло, на мгновение замер, глядя на произошедшее с недоверием. Шок длился лишь долю секунды. С яростным ревом он выхватил из-под рясы тяжелый молот.
— Скверна вырвалась! Убить его! — взревел он, бросаясь ко мне.
Второй монах, оправившись, тоже ринулся в атаку, выставив перед собой стилет.
Полноценного боя я бы не выдержал. Единственный шанс — бегство. Увернувшись от неуклюжего выпада монаха, я свободной правой рукой схватил с пола тяжелую глиняную кружку, которую принес Матвей, и со всей силы швырнул ее в лицо Валааму.
Валаам инстинктивно прикрылся, и этого мгновения мне хватило. Я рванул к единственному выходу — тяжелой двери, ведущей в коридор.
Молот со свистом опустился там, где я только что стоял, высекая из каменного пола сноп искр.
Вылетев в темный коридор, захлопнул за собой тяжелую дверь.
Я бежал. Бежал, не разбирая дороги, по казавшемуся бесконечным, холодному каменному коридору подземелья. Легкие горели, обожженная рука пульсировала невыносимой болью, а в ушах стоял гул от собственного сердца и далеких яростных криков.
Воздух становился чуть свежее, и вот, впереди, в конце очередного длинного прохода, я увидел его. Свет. Не оранжевый отсвет факела, а тусклый, серый прямоугольник дневного света. Лестница! Лестница, ведущая наверх! Именно по ней я сюда и спустился.
Надежда ударила в голову, как хмельное вино, придавая сил. Я рванул из последних сил, уже представляя, как вырываюсь