— Тебе следовало быть осторожнее, Артемида, — упрекает меня Кронос, явно довольный, что я не была. — Твоя импульсивность всегда оборачивалась против тебя. Ты ещё не научилась, но для меня это не беда. В импульсивности тоже есть ум. Знаешь, почему?
Я медленно качаю головой.
— Потому что нужно куда больше мозгов, чтобы исправлять ошибку, чем чтобы её не совершать.
Не уверена, что он прав. Но факт остаётся фактом: у меня впереди несколько дней здесь, на Олимпе.
На глазах у всех я спускаюсь с ринга. Хайдес сразу следует за мной — словно падший ангел, готовый защищать.
Кронос берёт Рею за руку и переворачивает её ладонью вверх, чтобы поцеловать.
— Побудешь здесь, увидишь, что мы можем тебе дать, — и поймёшь: это именно то, чего ты всегда боялась желать вслух.
Наши взгляды сцепляются. Секунды тянутся вечностью. И только кашель отвлекает нас. Лиам.
— Простите, но, выходит, я тоже застрял здесь на праздники?
Кронос окидывает его взглядом с головы до ног, будто только что вспомнил о «постороннем».
— К сожалению, бывают побочные жертвы.
Гермес подходит к Лиаму и с силой хлопает по спине.
— Ну, может, и ты сможешь стать одним из нас.
Лицо Лиама озаряется.
— Правда? Может, Дионисом! Это было бы идеально. У меня особая связь с вином, знаете?
Глава 2. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Когда из Хаоса возникла Гея, Земля, вдруг всему был придан порядок.
Вещи обрели форму, определённость, размер и направление.
Хайдес и я идём молча, рядом друг с другом. Мы не разговариваем не потому, что нечего сказать, а потому что, наоборот, слишком много всего нужно обсудить, и невозможно выбрать, с чего начать. В голове у меня как минимум миллиард вопросов, и я не уверена, что Хайдес готов на них отвечать.
Наши руки едва касаются. На нём до сих пор строгий костюм, а я всё ещё в спортивной форме, из которой мечтаю выскользнуть как можно скорее.
За нами следуют Гермес, Афродита, Афина и Аполлон. Они тоже молчат, направляясь каждый в свою комнату. Как и в тот первый раз, когда я оказалась здесь, братья один за другим исчезают за дверями, в порядке, за которым я не слежу. И, пока я думаю о том, что моя комната в самом конце коридора, напротив Хайдеса, мозг подбрасывает куда более тревожную мысль.
Кронос и Рея сами решили, где мне жить. И не верю, что это случайность, что мне не отвели гостевую комнату. Ни сейчас, ни в прошлый раз, на Зимнем балу. Они специально поселили меня вместе со своими детьми, словно я уже часть их семьи. Я думала, это жест вежливости, чтобы расположить меня и дать почувствовать себя желанной; а Кронос, оказывается, уже тогда подбирал для меня яблоко и новое имя — Артемида. Сумасшедший.
Когда я переступаю порог своей комнаты, Хайдес не остаётся снаружи. Он захлопывает за собой дверь и опирается на неё спиной, не сводя с меня серых глаз.
Я оглядываюсь вокруг. Колеблюсь между тем, чтобы запереться в душевой кабине или рухнуть на кровать. Вздыхаю — и Хайдес тут же делает шаг вперёд.
— Что такое? — тревожно спрашивает он.
— Я устала.
Он чуть медлит, потом уголок его губ поднимается в ироничной усмешке.
— Зато сегодня тебя хотя бы не били.
Я не успеваю возмутиться его сарказмом, потому что что-то жёлтое, слишком яркое на фоне нейтральной мебели, привлекает внимание. На прикроватной тумбе, аккуратно, будто специально выставленная напоказ, лежит конверт.
Я подхожу, беру его, сомневаясь и пугаясь одновременно. Адресат — мой отец. Разрываю и вытаскиваю пачку белых листов. В них — подробный список всех долгов моей семьи, а ещё письмо из банка, датированное двумя неделями ранее. В нём предупреждение: если отец не выплатит хотя бы половину, нас лишат квартиры, где он сейчас живёт один, пока мы с братом в Йеле. Срок платежа — середина февраля будущего года. Чуть меньше двух месяцев.
Хайдес стоит за моей спиной и читает вместе со мной. Я кладу письмо туда же, откуда взяла, и прохожу в центр комнаты. Опускаю голову и оседаю на пол, между двуспальной кроватью и шкафом.
— Хейвен… — зовёт Хайдес. Я слышу его шаги позади, и через пару мгновений он нависает надо мной. — Встань, пойдём со мной.
Я не двигаюсь.
Он опускается на колено слева и лёгким касанием подушечек пальцев трогает моё открытое плечо. В нос ударяет его запах. И этих мелочей хватает, чтобы по спине побежали мурашки.
Кончики его пальцев скользят к основанию моей шеи, поднимаются к волосам. Он стягивает резинку, и локоны медным водопадом падают мне на спину. Я не понимаю, зачем он это сделал, пока он не начинает гладить их медленно, нежно.
— Я знаю, что всё дерьмово, — шепчет он у самого уха. Он ближе, чем я думала. — Но день и так был слишком тяжёлым. Давай подумаем об этом завтра? Я хотя бы попробую закончить сегодняшний по-другому.
— Как я могу отложить это на завтра? — срываюсь я. — Мой отец останется без дома. Я останусь без дома. Я и мой брат. И единственный выход — подчиниться твоему психованному отцу. Без обид.
Он кривится.
— Никаких обид. — Его пальцы продолжают перебирать мои пряди. — Хейвен, ты правда думаешь, я позволю, чтобы с тобой такое случилось? Не только я. Думаешь, Гермес и Аполлон это допустят?
— Я…
Он другой рукой берёт меня за лицо и разворачивает, чтобы я смотрела ему прямо в глаза.
— Гермес к тебе привязан. Аполлон тоже. Более того, у Аполлона явная влюблённость, из-за которой он регулярно рискует получить от меня в морду. Ты часть нас всех. Но не в том больном смысле, какой вкладывает наш отец. — Его большой палец скользит по моей щеке. — Я не скажу тебе банальность «не бойся», потому что страх — естественен и неконтролируем. Но я скажу, что буду защищать тебя, как самую важную часть себя.
Мы смотрим друг на друга долго. И мне становится стыдно, ведь думать я должна только о семье. Но всё, чего я хочу, — чтобы Хайдес поцеловал меня и унёс в постель, заставив забыть обо всём. Хоть на час. На десять минут хватило бы.
Я не могу оторвать взгляда от его губ — приоткрытых, зовущих. Его пальцы касаются моих губ, поглаживают нижнюю губу. Его кадык двигается.
— Можно я заберу тебя? — спрашивает он.
Я киваю.
Хайдес обхватывает меня: руку заводит под колени, другой охватывает талию. Поднимает так легко, будто я невесома, и прижимает к груди, прижимаясь губами к моим волосам. И, пока он несёт меня к ванной, я слышу его бормотание:
— «Óla tha páne kalá, Persefóni mou». («Всё будет хорошо, моя Персефона» — по-гречески.)
Мне не нужно спрашивать перевод. Это слова утешения. Произнесённые с такой нежностью, что я закрываю глаза и вцепляюсь в него, жадно ловя то утешение, которое он может дать.
Хайдес усаживает меня на край раковины. Сначала снимает кеды, потом носки; я поднимаю руки, чтобы он стянул обтягивающий топ. Он отводит взгляд от груди и просовывает руки под резинку леггинсов. Я приподнимаюсь, помогая, и остаюсь в одних трусиках — с Хайдесом Лайвли, стоящим между моими ногами.
Когда я пытаюсь стянуть его одежду, его ладони резко охватывают мои запястья.
— Ничего не будет, Хейвен. Не сегодня, — твёрдо заявляет он. — Ты потрясена. Всё, чего я хочу, — это искупать тебя, уложить и лечь рядом. Хорошо?
— Хорошо.
Он отходит, включает воду в душе, потом начинает раздеваться сам. Минуты не проходит — и он уже полностью обнажён. Красивее, чем когда-либо: с блёстками, блуждающими по щекам, и прядями, падающими на лоб. Он протягивает мне руку, помогая соскользнуть с раковины.
Хайдес снова опускается на колено и стягивает с меня последнее, что оставалось. Его дыхание горячо касается кожи, пальцы скользят по моим ногам, пока он спускает трусики вниз. Перед тем как подняться, он оставляет целомудренный поцелуй на бедре.
Он переплетает свои пальцы с моими и ведёт к душевой кабине. Легко касается воды и кивает — можно заходить, она уже тёплая.