Он любил одиночество, но ненавидел ощущение изгоя. И даже родство с Гермо́м и прочими не прибавляло очков. Он терпел — знал, как жестоки бывают подростки. Пережил детдом, начальную школу и среднюю. Переживёт и старшую. А там, может, в университете всё изменится.
Кронос выбрал за них всё с самого начала. Йель. И направления — до последней строчки. Начнут одновременно, хотя Хайдес и Аполлон на год старше близнецов и Афины. Троих последних отправили в школу на год раньше, чтобы все были наравне. Он не хотел их разделять. Хотя его империя — в Греции, он прописал их в Америке, куда годами пытался расшириться. У него была густая сеть знакомств — адвокаты, судьи, врачи и даже люди в полиции. Так что росли они наполовину в Греции, наполовину в США. Говорили по-гречески так же хорошо, как по-английски — формально их родной.
Гермес внезапно наклонился к Хайдесу и заглянул в экран телефона, с которым тот возился уже несколько минут:
— Чем занят? Что прячешь, Дива?
Хайдес закатил глаза, раздражённый прозвищем:
— Ничем.
Но Герм не умел держаться от чужих дел подальше. Он выхватил аппарат и проверил. Расхохотался:
— Опять Tumblr? Он уже давно демоде. У тебя блог?
Хайдесу понадобилась секунда, чтобы вернуть телефон. Он погасил экран и сунул в карман.
— Отвянь, идиот. Просто листал, и всё.
Они ещё поворчали друг на друга, пока Афина не заметила, что Афродита всё вертит в руках дорогую цепочку, и не положила ладонь ей на голое колено.
— Когда-нибудь станет лучше.
— Думаешь? — пробурчала та — и наконец Хайдес с Гермо́м заткнулись. — Не давай обещаний, которые не можешь сдержать.
— Это не обещание, — возразила Афина. — Это надежда.
На несколько секунд повисла тишина.
— Ну и утешение дерьмовое, Тена, — отозвался Герм.
Они все разом рассмеялись — стало легче, ровно настолько, сколько нужно, чтобы жить дальше. Афина схватила бутылку воды и метнула её прямо в лицо Герму — он даже не успел увернуться. Спортсмен из него был так себе.
— Почему бы тебе не пойти к своему парню и не оставить нас в покое? — продолжила она, обиженно, но с усмешкой.
Тем летом только у Гермеса был парень. Он и первым из них завёл отношения. В начале июня он познакомился в Афинах с высоким мальчишкой с тёмными глазами — и между ними вспыхнуло нежное «что-то».
Афина немножко завидовала. Герм спокойно жил своей бисексуальностью, не заморачиваясь, а она не могла вслух сказать, что ей нравятся только девушки. Не могла сказать этого даже себе.
— Придёт и твой момент, — сказал он с видом всезнайки.
Он намекал на любовь? На то, чтобы жить своей сексуальностью открыто и счастливо?
— По крайней мере, надеюсь, — добавил он, пародируя обмен репликами, что минутой раньше был у него с Афродитой.
Аполлон усмехнулся в усы, Афродита прыснула, а Афина сделала вид, что обиделась, и послала его ко всем чертям.
Пока они будут вместе, одной связкой, они выдержат. Им не достались те родители, о которых мечтают, но им достались брат и сёстры, которые помогают держаться.
Когда Афина, устав от бесконечных подколов, стала высматривать, что бы ещё метнуть в Гермеса, он рывком вскочил и сиганул к ней на колени, сжав в объятиях. Если честно, это было скорее удержание, чем объятие.
— Хватит причинять мне боль. Знаешь же поговорку, да? Если больно одному из нас — больно всем, — выдал он, импровизируя.
Все обменялись озадаченными взглядами.
— Герм, это вообще не имеет смысла, — мягко предупредил Аполлон своим привычным дипломатичным тоном.
Гермес отпустил Афину, хотя она и так легко могла бы вывернуться.
— Знаю, просто звучало поэтично, — оправдался он.
Афродита тяжело вздохнула и принялась тасовать колоду — готовая к новой партии.
— До университета ещё несколько лет, — пробормотала она. — Надеюсь, за это время получится уговорить отца сменить направление.
Она хотела изучать астрофизику, но Кронос был уверен: ей прямая дорога на психологию. Область ей, в общем-то, не претила, но со детства её манило космос и всё, из чего он состоит. В девичьих мечтах она была астронавтом. Или исследовательницей. Учёной.
Братья и сёстры это знали, но попытка Герма помочь — поговорить с Кроносом, вразумить — закончилась очень плохо. Об этом Афри не знала, иначе бы всю жизнь винила себя.
— Только будь осторожна, — напомнил Герм. Резкая смена темы прорезала на его гладком лбу глубокие складки. Он любил всех, но Афродита была его родной, биологической сестрой-близнецом. Их связь была неразрывной. Он гиперопекал её — хотя, может, она и была куда крепче его.
— Да, — подключился Аполлон, прервав молчание. — Будь осторожна. А мы всегда прикроем тебе спину.
Афродита подняла голову и одарила его тёплой, благодарной улыбкой. И Аполлон — как всякий раз, когда кто-то из них проявлял к нему нежность, — ощутил вину. Он ведь всё-таки шпион; и пусть делает это ради спасения Хайдеса, он не считал себя достойным ни капли братской любви.
И всё же никто бы не сказал, что такому, как Аполлон, нужны ласковые слова и объятия. Он всегда сдержан и спокоен. Тихое присутствие, которое, заговорив, умеет сказать ровно то, что надо. Он не демонстрировал чувств, но умел дать их почувствовать. Никто бы не подумал, что Аполлон желает любви братьев и сестёр больше всего на свете. Ну… почти. На первом месте — их безопасность.
И пока они снова раскладывали карты, Аполлон задержался мыслью на фразе, которую минутой раньше сказал Гермес. Редко когда Герм говорил что-то серьёзное, но уж если говорил — это имело вес.
Он повторил её про себя ещё и ещё.
Улыбнулся. На самом деле звучало хорошо — и идеально подходило им. Кронос твердил: «Сначала семья». Но первыми всегда были они, братья и сёстры. Не Кронос. И не Рея.
«Если больно одному из нас — больно всем» гораздо точнее про них.