— Я и не думала, что он такой огромный… такой величественный! — воскликнула она и тут же смутилась: как же могло быть иначе, ведь все британские короли и королевы были коронованы здесь, начиная с 1066 года, и многие из них здесь же и покоятся.
Эрнест развеселился:
— Мы здесь, в Англии, знаем толк в пышности и церемониале. Это по нашей части.
Он провел Мэри по собору и указал на ребристый, похожий на паутину свод в капелле Генриха VII, французские орнаменты на больших круглых окнах, отметив высоту и стройность пропорций здания. Они остановились возле уголка поэтов и рассматривали мемориалы писателей от Чосера и Драйдена до Диккенса и соотечественника Мэри — Генри Джеймса. Они бродили долго-долго, но найти могилу Керка никак не могли, что не мешало им упиваться каждым моментом.
Поскольку Мэри выказала такой интерес к истории монархии, 6 июня Эрнест организовал для них троих просмотр торжественного развода караулов с выносом знамени, из окна здания Адмиралтейства, откуда открывался замечательный обзор. В начале процессии выехали король Георг V и королева Мария в парадных каретах, а потом Мэри зачарованно наблюдала за смотром войск в парадной форме, сверкающей золотом.
— Это все могло быть твоим, Мэри, — поддразнила ее Уоллис. — Только представь себе… — Она повернула голову к Эрнесту. — Мэри была без ума от принца Уэльского, когда мы еще учились в школе.
— Мэри все еще остается замужней женщиной, дорогая. Я не думаю, что нам подобает устраивать здесь сватовство, — упрекнул Эрнест жену.
Мэри рассказала Эрнесту о сложных отношениях с мужем, когда они остались вечером вдвоем. Ей понравилось, что Эрнест не начал ничего советовать, а просто выслушал и посочувствовал. Уоллис же была непреклонна и настаивала на разводе и поиске нового мужа в самое ближайшее время, то есть желательно с ее непосредственной помощью.
* * *
Июнь пролетел в суетливой череде приглашений и походов по гостям, и у Мэри почти не было времени вспоминать о Жаке. Уоллис попросила ее помочь с выбором кое-какой новой мебели для дома на Брайнстон-Корт, и они часами бродили по магазину Хила на Тоттенхэм-Корт-роуд, сидели на кроватях с пологом на четырех столбиках, чтобы проверить, насколько они удобны, и смотрели на новые стулья из хромированного металла и кожи, спроектированные представителем стиля баухаус Мисом вандер Роэ.
— Очень стильно, сказала Мэри, присев на один такой стул, — но не совсем удобно. Мне нравится, когда больше набивки.
— Глянь-ка сюда, махнула рукой Уоллис на туалетный столик в стиле рококо. — Я уже видела такие раньше, — сказала она. — Смотри.
Она скользнула рукой в перчатке по внутренней стороне столешницы до определенной точки, нажала на потайной механизм, и откуда ни возьмись резко выдвинулся ящичек. Он был около пятнадцати сантиметров в длину, десяти в ширину и пяти в глубину, и, когда Мэри надавила на него, чтобы убрать, он исчез, как и не бывало. Никто бы и не догадался, что он там был.
— Как здорово придумано! — заметила Мэри. — Но что тут можно хранить?
— Секреты, конечно, — усмехнулась Уоллис. — Они есть у всех. Даже у тебя, Мэри.
Она засмеялась, хотя для нее это слово имело скорее отрицательное значение. Мэри вспомнила про сифилис, которым наградил ее Жак, и о том, что он не хотел рассказывать ей о войне. В ее жизни секреты редко означали что-то хорошее.
Супруги Симпсон оказали Мэри такой радушный прием, что она начала подумывать о том, чтобы переехать в Лондон после развода и снять квартиру неподалеку от Брайнстон-Корт. Ей было одинаково хорошо с каждым из них. С Эрнестом у нее были общие интеллектуальные интересы, а с Уоллис — любовь к оживленной беседе. Не сочтут ли они это посягательством на свою территорию? Мэри была уверена: не сочтут.
И вот однажды вечером она шла из своей комнаты в гостиную, намереваясь поужинать вместе с дорогими друзьями, и через открытую дверь услышала разговор.
— Принеси мне, пожалуйста, выпить, дорогой, — попросила Уоллис. Звякнуло стекло, и послышалось приглушенное бормотание Эрнеста, а потом Уоллис продолжила: — А где наша надоедливая чума?
Мэри остановилась в коридоре как громом поражённая.
— Перестань! — шепотом одернул жену Эрнест. — Она может услышать.
Беседа продолжилась вполголоса. Мэри почувствовала, что побагровела. Она развернулась и на цыпочках прошла в ванную, заперла дверь и села на край ванны. Кровь стучала у нее в ушах.
Может, Уоллис имела в виду кого-то другого? Нет. Это наверняка о ней. Она была надоедливой чумой. Ей никоим образом не дали понять, что она засиделась. Неужели Эрнест тоже так думает? Эта ужасно. Мэри была так уязвлена, что захотела срочно собрать чемодан и уехать в тот же вечер, но тогда они поймут, что она слышала. Поэтому она решила сослаться на тоску по дому и приблизить день отъезда.
Она побрызгала на щеки холодной водой, заново накрасила губы, сделала глубокий вдох и пошла к хозяевам дома, нарочно покашливая, чтобы они узнали о ее приближении.
— Ты определенно не можешь уехать так быстро, — запротестовал Эрнест весьма искренне. — Я хотел показать тебе на этой неделе Кентерберийский собор. А на следующей неделе мы собирались в Париж, и ты просто обязана увидеть его.
— О да, пожалуйста, поедем в Париж, Мэри, — умоляла Уоллис. — Мы походим по модным домам и посмотрим на осенние новинки.
Мэри не могла найти в себе силы посмотреть кому-то из них в глаза. Она настаивала на том, что пришло время решить дела с Жаком, но Уоллис ответила:
— Ну что изменят какие-то десять дней? Съездим в Париж, и ты сможешь отплыть из Шербура, а я отправлюсь на Лазурный Берег. — Уоллис собиралась провести отпуск с друзьями на юге Франции, а Эрнест должен был вернуться в Лондон на работу.
Тон, которым супруги приводили свои доводы, был решительным, а их желание, чтобы она осталась, казалось вполне искренним, поэтому Мэри позволила себя уговорить. Но, лежа той ночью в постели, она вспомнила небрежно брошенные Уоллис слова, и по щекам скатились две слезы унижения, а обида осколком разбитого бокала мучительно зашевелилась в сердце.
* * *
Эрнест и Уоллис, будто почувствовав эмоциональную отстраненность Мэри, выказывали ей свое гостеприимство и внимание в последние дни ее пребывания в Лондоне. Они старались угождать ей во всем, и каждый из