Нет, им с Машей… Нет, с Джиналатк.
Её зовут так.
Это имя ей нравится.
Когда он впервые так её назвал, она удивилась.
Но улыбнулась. Неуверенно, непонимающе, но — улыбнулась же.
С того дня он стал называть её так всё чаще.
Особенно, когда они оказывались в постели.
От этого воспоминания снизу поднялась приятное тепло, то что нужно — напряглось, так что Хуц-Ги-Сати заворочался.
Ну, значит, всё в порядке, он выздоравливает.
И надо вернуться к подготовке обряда.
Он выключил телевизор, закрыл глаза и задумался.
Об обряде он задумался сразу же, как только Маша переехала к нему.
Он представлял себе их вместе — в настоящей одежде Предков, танцующих вокруг костра среди ночного заснеженного леса.
У реки.
Обязательно у реки.
Тлинкиты — люди воды.
Да, леса и воды.
Там он и проведёт обряд имянаречения, и она обретёт истинное имя, станет полноценной частью своего народа.
И — сможет получить новый паспорт на новое имя там, куда они уедут.
Глава 6
Пора в дорогу
Хуц-Ги-Сати решил действовать.
Он вообще не очень умел и любил долго что-то обдумывать. Поэтому первым делом нашел в справочнике риэлтора поближе к родному городку, где был родительский дом, и узнал, как всё организовать, чтоб продать.
Самому этим заниматься было недосуг, а оформлять бумаги на Машу, оказалось, та ещё маета. Проверки, доверенности, проверки доверенности, зачем-то виза от местного епископа — церковь-то тут с какого бока! В очередной раз индеец убедился, что из этой ненормальной страны надо выбираться.
К дому он никаких особых чувств не испытывал. Это была просто ещё одна часть морока, который навели злые духи. А может, и добрые, думал он, правда, в последнее время, особенно, после очередного кувыркания в постели с Машей, глядя, как она засыпает у него на плече.
Может, действительно добрые духи-то? Но тогда какой-то урок они ему дают. А ежели это духи Предков и божества чему-то учат, значит, он должен быть сильным и несгибаемым. Настоящим воином, который быстро принимает решения и отвечает за них.
Так что Машке он ничего говорить не стал, согласился на все условия риэлтора, который его честно предупредил — раз продавать срочно хочет, то денег выручит меньше, не сезон по зиме-то.
Да и продать скромный домик на острове за серьёзные деньги не получится.
Хуц-Ги-Сати просто сказал — старайтесь не продешевить, и ушёл в рейс.
Как раз к границе с САСШ.
«Медведя» под завязку нагрузили «зворыкинскими» телевизорами, которые, как с удивлением узнал индеец, пользовались бешенным спросом в САСШ. Продавец особо оговорил полную сохранность груза при транспортировке, но и оплату дали соответствующую.
Поехал.
Доплачивали ещё и за срочность. Груз предназначался для какой-то крупной североамериканской торговой сети, которая специализировалась на русской и китайской электронике. так что перегружали прямо с фуры на фуру.
Тут Хуц-Ги-Сати и зацепился языками с ДаШоном Мбагуа. Фуры-то вон, задом к заду стоят, что не размять ноги.
Трак у ДаШона оказался, правда, русобалтовский, но до ума он его явно сам доводил. По дверям чёрная пантера бежала, морда расписана африканскими масками и поднятыми вверх кулаками.
— Копы не стопают? — кивнул индеец на пантеру.
ДаШон только плечами пожал. И осмотрел индейца искоса. Был он высокий, нескладный — и здоровенный. Эту агрессивную негритянскую настороженность, готовность стразу взорваться истерикой, а то и полезть за пушкой Хуц-Ги-Сати успел малость подзабыть.
Вспомнил.
— А чо им тормозить? Всё по красоте, не докопаются. Да и насрать им всем, — пожал плечами негр.
— Ну, пантера-то у тебя не просто так? — Хуц-Ги-Сати стоял, перекатывался с носка на пятку, руки в карманах, грелся.
— А тебе-то с того что? — теперь смотрел и настороженно, но и с интересом. Тем более, говорил Хуц-Ги-Сати на английском, а его мало кто знал. Кто из-за кордона приезжал, русский учили, да и, вообще, основными международными языками, как выяснил с удивлением Хуц-Ги-Сати, считались русский, немецкий, да португальский. Причём бразильский говор.
А последние лет тридцать, услышал он в какой-то программе, в моду прочно вошёл какой-то мандаринский диалект.
Это ещё что? — удивился индеец. Оказалось, китайский.
В общем, слово за слово, разговорился ДаШон.
Говорил, правда, так косноязычно, что индейцу пришлось напрягаться, чтоб понять.
— Йо, «пантеры» — сила! Мы свободные люди, корпорации пусть знают! Не то что эти юги-угольки!
Короче, как понял Хуц-Ги-Сати, «Чёрные пантеры» в этом мире действовали более открыто и вроде бы мирно, чем в его привычном. То выступали вместе с «Братьями-мусульманами», то грызлись. В целом, гоняли на демонстрации, добивались больших выплат для «свободных нигеров» и были чем-то типа профсоюза.
Негров он, откровенно говоря, не любил.
Да и за что?
В школе его настоящего мира власть держала чёрная банда, которая безжалостно метелила всех подряд, не делая различия. Для своих же ниггеров, если кто был не в банде, исключений тоже не делали.
Пару раз доходило до поножовщины.
Смотрел Хуц-Ги-Сати на ДаШона, который с горящими глазами рассказывал, как «да мы макаронников знаешь как нагнули? Там даже копы на раёне не рыпаются», смотрел да думал, что прав был Человек-Без-Лица.
Спросили его на одной встрече. Мол, надо бы объединиться с угнетёнными братьями-чернокожими, вместе бороться с белыми, которые угнетали чёрных рабов столько веков!
На что Человек-без-Лица, как всегда, не повышая голоса, бесстрастно спросил — отчего же негры не отправятся к себе в Африку бороться за свои права там? И почему вместо этого они ходят по земле, которая принадлежит по праву коренным американцам, и требуют каких-то особых пособий и выплат? Почему в то время, как истинные дети Америки трудятся в поте лица, чёрные пришельцы сидят на пособиях и требуют ещё и ещё? А когда получают — сбиваются в стаи, захватывают территорию и превращают её в помойку.
— Что бы вы сделали, окажись в вашем распоряжении современный небоскрёб? — спросил Человек-Без-Лица.
Кто-то сказал что утроил бы там общественный центр, кто-то предложил сдавать его, а вырученные деньги пустить на борьбу… Горячо говорили.
— Когда негры захватили города Южной Африки, какое-то племя заняло небоскрёб. Они просто кидали мусор и гадили в общий мусоропровод. Валили своё дерьмо в трубу. А то и просто на лестницу, — Человек-без-Лица, как обычно сидел в тенях, голос отстранённый,