➧По этой части в 1920-е годы тоже был достойный образец — Палевский жилмассив с его дворами-скверами и почти усадебной архитектурой: арки, фронтоны, перспективы. Это был практически «город-сад» с не городской плотностью застройки и буржуйской приватностью: дома его двухэтажны и как бы спрятаны от города, почти все они обращены внутрь квартала, да еще имеют отдельный вход в каждую секцию (а иногда и в квартиру). Такого теперь позволить себе нельзя, тем не менее «квартал № 124 с самого начала был задуман авторами как квартал-парк» [61]. Пусть не город-сад, но тоже красиво. Зелень занимает здесь 70 % общей площади, а за счет свободной планировки все это выглядит не как регулярный парк (как в Палевском), а как пейзажный. Да еще и пешеходный: все гаражи отодвинуты к проезжей части, так чтобы середина оставалась безопасной. Но самое главное, что в центре парка планировался пруд с протоками, пляжем, мостиками и беседками, — и это был бы прорыв по сравнению со всеми жилмассивами и даже 123-м кварталом, где наличествующий карьер никак не был осмыслен и переустроен.
➧Увы, вода в квартал так и не пришла (не был прорыт и Южный Обводный канал), но зато в сердцевине квартала появилось то, чего нет в Черёмушках, — смысловой центр: крупное и эффектное общественное здание, школа Сергея Евдокимова {21}. У нее есть великолепная архитектура, отсылающая все к тем же 1920-м годам (школе Александра Никольского), но кое-чего и нет — забора. То есть пространство квартала не просто перетекающее, но и по-настоящему общее: предполагалось, что спортивной инфраструктурой школы будут пользоваться все жители квартала. Забора, правда, не было уже у школы в 122-м квартале (который делали те же авторы), но его роль символически выполняла замкнутая симметричная планировка, а тут все по-настоящему потекло и расплылось.
Палевский жилмассив в 1950-е годы
Макет 124-го квартала Щемиловки
➧Школу, правда, откроют лишь в 1968 году, да и башни-точки появятся лишь в 1965-м — то есть обретать законченность квартал будет долго, слишком долго. А к тому моменту, когда все наконец воплотится, ранние панельные серии морально уже устареют, и сыграть роль образцового квартал так и не сумеет.
В роли оного ленинградцы видят квартал вокруг Серебряного пруда, который «по сей день служит эталоном гармонизации архитектуры с ландшафтом — в отличие от многих случаев, когда убожество архитектуры „припудривали“ зеленью. Здесь природный рельеф и живописные водоемы сохранены в неприкосновенности, а дома деликатно вкраплены в зеленый массив с минимальным для него ущербом» [62]. Район этот, созданный тщанием Логина Шретера, действительно упоителен, но там все же парк в середине (да еще изначальный, со старыми соснами), а дома — вокруг (да не какие-нибудь, а «точки Надёжина»), и вода там есть, так что это все-таки другой случай.
5. ФИНЛЯНДСКИЙ ВОКЗАЛ 1944–1960
АРХИТЕКТОРЫ Н. БАРАНОВ, Я. ЛУКИН, П. АШАСТИН
ИНЖЕНЕР И. РЫБИН
ПЛОЩАДЬ ЛЕНИНА, 6
ПЛОЩАДЬ ЛЕНИНА
Хотя в контексте площади здание выглядит современно, все оно — совокупный продукт сталинской архитектуры, петербургских традиций и поклонения Ленину
Странный образ Финляндского вокзала — очень длинное здание с очень высоким шпилем — проще всего списать на то, что оно попало на слом эпох, в процессе проектирования радикально поменялось и в итоге утратило все замысленное величие. Как и предлагает сделать его автор Николай Баранов:
«Только после возвращения в Ленинград в 1954 году мне… удалось добиться пересмотра неудачного проекта, но фундаменты уже были заложены, и они могли выдержать вес башни на пятьдесят метров ниже запроектированной ранее… Это не могло не ухудшить архитектурный облик площади» [63].
Памятник Ленину на старом месте у входа в вокзал
Н. Баранов. Проект Финляндского вокзала. 1949
➧Действительно, изначальный проект был куда более цельным и выразительным. Но беда не в том, что «мы лишились настоящих „высоток“» [64], как пишет петербургский краевед Михаил Крайнов.
А в том, что это была возгонка величия на пустом месте: пригородный вокзал пытались превратить в Адмиралтейство, привокзальную площадь — в Сенатскую, и все это лишь потому, что 3 апреля 1917 года именно тут Ленин сошел с поезда, взошел на броневик и поезд русской истории пошел под откос.
➧Был ли на самом деле броневик (или только автомобиль), сжимал ли Ильич в руке кепку (или все-таки шляпу) и были ли при этом сотни тысяч встречающих (или только тысяча) — в любом случае мифологизация началась сразу после смерти Ленина. Конкурс на памятник проходит летом 1925 года, броневик фигурирует почти у всех, а в проекте Ивана Фомина и Матвея Манизера он встает на дыбы, гарцуя на своем валуне как на Гром-камне.
Намек очевиден, герою нужна лошадь, но еще лучше — площадь.
Необходимость реорганизации окрестной территории видят все архитекторы: и Фомин, и Владимир Щуко, и Ной Троцкий, и Иосиф Лангбард. В итоге между вокзалом и рекой прокладывается аллея (еще не площадь) Ленина, и именно по ее оси встает в 1926 году памятник.
➧Воспользовавшись броневиком как поводом, авторы постамента превратили его в динамичный архитектон, который удачно символизировал тектонические сдвиги, рожденные революцией. Самый эффектный из всех постаментов, что знала советская лениниана, он позволил памятнику стать символом города и спустя четверть века попал на аверс медали «В память 250-летия Ленинграда». На реверсе которой — другое творение Щуко и Гельфрейха: пропилеи Смольного. Эта медаль прекрасно отражает два начала советской архитектуры Ленинграда, модернистское и классическое, а сами пропилеи (символично, что это первая в городе постройка после 1917 года) закладывают ключевые принципы второго начала: традиционность, симметричность, горизонтальность. Именно на этих принципах и будет сформирован ансамбль будущей площади Ленина.
А. Гинцберг. Проект реконструкции площади