Спазм перехватывает горло, подступает отчаяние. Поэт прав: все бессмысленно, если нет любви!
Далее события развиваются с кинематографической скоростью. Идет быстрая смена кадров.
В маленьком городке, где жители друг друга знают в лицо, весть о Лизиной трагедии становится известна всем. Происшедшее вызывает шок у взрослых и школьников. Во дворе школы митингуют старшеклассники. Группа из Викиного окружения придумывает новый флешмоб. Детско-сопливое «Прости», «Прости, мы пошутили». Эта дешевка не проходит, все кричат до хрипоты, Вика рыдает ужасно. Ее стая, все, кто брал деньги у Вики, стоят убогие, жалкие, трусливые. Боятся: а что им будет…
На митинге решено провести акцию неповиновения: отказаться от выпускного вечера. Администрация школы, припертая к стенке, заявляет, что насчет бала, ресторана и прочего пусть поступают как хотят, но шествие по городу и торжественную церемонию на центральной площади, где будет присутствовать городское начальство, отменять нельзя. Административное давление на детей усиливается. Но старшеклассники стоят на своем, приходя к общему мнению, что никто, включая гороно и дирекцию школы, не имеет права указывать им, проводить или не проводить выпускной. Окончательно решено, что все собранные на выпускной средства будут переданы в госпиталь на лечение и реабилитацию Лизы и других больных.
Все, кто купил костюмы и платья, сдают их в магазины. Все, кто шил, – повесили фотографии нарядов в интернете. Они так договорились. Вика поместила в интернете на продажу пять роскошных платьев. Три уже купили. Вика привозит деньги прямо в больницу и отдает их Илаю.
Вика очень плохо выглядит. Просто ужасно: «…она наконец поняла, что на самом деле натворила. Она ведь думала, что это такие игры в песочнице, сегодня с этим не играем, завтра этого песком обсыпем, этого совочком побьем, а оказалось, человеческая жизнь». Так часто происходит: столкновение с реальной жизнью во всей ее полноте, со всеми ее проявлениями, определяющими драматизм человеческого существования, многое ставит на свои места. Не будем считать Вику потерянной безвозвратно, ведь, в сущности, она еще ребенок.
Финал романа остается открытым. Мы не знаем, справится ли Лиза с болезнью. Но финал оставляет надежду. И не только в отношении Лизиной судьбы.
На память приходят заключительные кадры фильма Марлена Хуциева «Июльский дождь». Встреча еще молодых ветеранов войны в сквере у Большого театра. Тогда, на исходе оттепели, такая традиция возникла абсолютно стихийно. Государственная длань ее еще не коснулась. Сорокалетние ветераны обнимаются, целуются, переживая искреннюю, неподдельную радость встречи и взаимного узнавания спустя двадцать лет. За их встречей с нескрываемым интересом наблюдают молодые люди и подростки. Камера медленно скользит по их лицам. Какое поколение наследует тем, кто пережил войну? Вопрос остается открытым. Те молодые люди – это нынешние шестидесятилетние. Что выросло – то выросло. И сегодня они (мы) в свою очередь с тревогой вглядываются в лица тех, кто наследует будущее. Так было, так есть, и так будет.
Часть третья. Крестьянин и тинейджер
Заключительная часть триптиха – роман Андрея Дмитриева. Несмотря на то что он идеально монтируется в триптих, я, откровенно говоря, сомневался перед тем, как начать его разбор. Почему? Роман активно раскручен. Достаточно сказать, что он стал финалистом конкурса «Большая книга». Хотя для меня осталось загадкой, отчего эту книгу причислили к большим. Книга невелика, по объему не больше двух предыдущих частей триптиха.
Место действия – заброшенное село Сагачи в Тверской области. Центральная Россия, сгнивающий совхоз, где денег не платят или платят через раз, пустой магазин, ближайший медпункт – за тридцать километров… А при чем здесь осколки империи? Понятное дело – Белоруссия, Украина, где разворачиваются события предыдущих двух романов, но Россия? А что Россия? Такой же осколок СССР, только самый большой.
Время действия – примерно десять лет, начиная с нулевых и кончая десятыми годами.
Главный герой – Панюков. Его все и называют только по фамилии: Панюков да Панюков, словно у него нет имени. Почему-то по ассоциации с фамилией всплывает поговорка: «Пропасть ни за понюшку табаку», иными словами – погибнуть совершенно даром, зря. Что вполне могло случиться, поскольку многие сельские парни его года призыва в армию прошли через Афганистан. Подобно Григорию Недобитку из романа «Юби», Панюков опален Кандагаром.
Панюков – та самая деревенщина, о которой с таким презрением отзывалась Вика – героиня романа «Тупо в синем и в кедах». Ему всего тридцать два года, а такое ощущение, что ему за пятьдесят. Он не курит и не пьет, благодаря своей матери-староверке, которая с детства внушила ему страх перед водкой. Нет, в армии он, конечно, пил, куда там денешься. Но после дембеля ни глотка в рот не брал. После армии пытался устроиться в Караганде, но везде одно и то же: талоны, очереди, пустые магазины, грязные общаги. Вернулся в родную деревню, где вместе с другом детства Вовой попытался создать фермерское хозяйство, купил несколько шведских коров, кроликов, кур и гусей, построил теплицы. Но куда там. Вдвоем вкалывали с утра до зари, однако столкнулись с неразрешимыми проблемами с кормами, ветеринарной помощью. Затраты на выращивание скота и производство молока себя не оправдывали, работали себе в убыток. Коров пришлось зарезать, за исключением молоденькой телки. Окончательную точку в попытке создания самостоятельного хозяйства поставил отъезд, а точнее, бегство Вовы в Москву. Наблюдая по телевизору путч 1991 года, Вова увидел, что там, на баррикадах, москвичи укрываются от дождя полиэтиленовыми пленками, на следующий день он сорвался в Москву.
«Панюков догнал его и пошел рядом: „Куда собрался, объясни?“
„В Москву. Ты видел, сколько пленки? Пропадет…“» Дармовая пленка и вправду пригодилась бы для парников. В деревню Вова не вернулся. Панюков продолжал биться один, временами подрабатывая на контрабандной вырубке леса и сдавая один из пустующих в деревне домов охотникам на лосей: военным в камуфляжной форме или браконьерам. Что, впрочем, одно и то же. Формой они между собой ничем не отличались. Медленное рутинное существование героя на грани выживания. Это и есть пресловутая российская стабильность, «выгодно