Единственное, чего не дано хранительницам домашнего очага, так это останавливать смерть и старение. Уже много лет лесник Сашко единолично пользуется трофейной бритвой, потемнела вырезанная из свилеватой древесина булава, все чаще проскальзывает одышка у кормилицы-печки. Вот и сейчас Катерина взбодрила огонь кочережкой, а в углу ярче не стало. Видно, дрова малость отсырели, а может, лицо хозяйки всему виной. Перестало оно излучать былой свет. Да и хранящие зной сенокосной поры ромашки больше не запутываются в кудрях. Наверное, тоже понимают, что цветы способны украшать женщину лишь до определенного срока.
И только прапорщик — борода-расторопшей — попытался сделать хозяйке комплимент:
— Леди, окажите гостю милость, подайте, пожалуйста, вон тот зубок чеснока. По-моему, именно его и не хватает на этом празднике чревоугодия.
— Была леди, теперь — просто бабка Катерина, — отозвалась хозяйка, разливая по глубоким тарелкам борщ. — Кушайте на здоровье. А то, небось, все на бегу, да всухомятку.
— Благодарствую, — с полупоклоном приняв обветренными руками тарелку, прапорщик повел бородой-расторопшей в сторону служивого с родимым пятном на всю левую щеку. — Слетай-ка, Бобрик, к машине, возьми в моей торбе бутылку коньяку.
— Зачем бежать, — возразил дед Сашко, — когда достаточно нагнуться, — с этими словами добыл из-под стола старинную, ради колорита заткнутую кукурузной кочерыжкой четверть. Обошел с сулеей вокруг стола, щедро наполняя стаканы служивых.
Точно так же не жалел выставленных в фаянсовом бочонке маслят и разложенных по разделочным доскам кусков горячей солонины.
— Наиглавнейшая закуска, — сказал лесник. — Принял чарку и сразу же отхвати ножичком кусок кабанятины специального посола. Только не спеши глотать, вначале ощути языком ее бесподобный аромат. Мировая закуска, ее даже наш министр похвалил, рецептом просил поделиться.
Насчет министра — сущая правда. Соизволил отведать под солонину чарку настоянной на сорока травах огненной воды. И под ее воздействием изъявил желание оставить на обшитой ясеневыми досками стене летней кухни благодарственную надпись.
Впрочем, назвать летней кухней строение, значит не заметить, что оно по периметру обсажено голубыми елями, а внутри напоминает сделанную искусным мастером деревянную шкатулку.
— Думаете, загибаю, — наигранно возмутился дед Сашко. — Вот, собственной рукой министра начертано: «Выражаю искреннюю признательность хозяевам за хлеб-соль и душевный прием». А чуть ниже расписались двое. Артистка, которая в «Тихом Доне» снималась, и председатель райисполкома Николай Павлович. Он гостье поля показывал, ну и по старой памяти к нам на огонек заглянул. Николай Павлович и знаменитого футболиста из бывших на охоту привозил. Тот тоже свой автограф оставил. О лесничем и директоре лесхоза я уже не говорю. Те никогда мимо нашего кордона не проедут…
— Стена отзывов, — восхитился прапорщик. — Оригинально придумано. Я бы, с вашего позволения, тоже благодарность от всех нас оставил.
— Ради бога, — великодушно разрешил дед Сашко. Знал, что за словесной благодарностью обязательно последует материальная.
Вон, министр, как только добрался до служебного кабинета, тут же приказал выписать леснику Оберемку А. И. премию в размере годового оклада; артистка, расцеловав зардевшуюся Катерину, подарила серебряную с бирюзовыми глазками бабочку; футболист из бывших оставил на хранение дробовик с удлиненными стволами. Грозился вскорости приехать, но уже семь лет носу не кажет. Поэтому ружье, как и трофейную бритву, можно считать безраздельной собственностью хозяина лесного кордона.
Да и прапорщик — борода-расторопшей, похоже, в долгу не останется. Поделится тушенкой, пяток ящиков которой дед Сашко успел заприметить в железном чреве боевой машины пехоты.
Ну, а коль запамятует, то все равно повод отвесить небесам поклон имеется. Ведь сегодня балом правят не министр с директором лесхоза и председателем райисполкома, а вооруженный автоматом вчерашний чабан или шахтер.
Что приглянулось — возьмут без спроса и вдобавок ребра прикладом пересчитают. Поэтому лучше пожертвовать меньшим, вроде настоянного на сорока травах напитка и кабанятины пряного посола, чем потерять большее. Скажем, дробовик с удлиненными стволами или казенную одностволку шестнадцатого калибра.
А охотники на чужое добро уже наведывались. Приехали двое. То ли полицейские, то ли вояки, пес их разберет, на кокардах тризубы.
Дед Сашко противиться не стал. Наоборот, сделал вид, что появление незваных гостей для него что-то вроде праздника. Однако повел не в дом, к оружейному сейфу, а на кухню, где постреливала яичница с салом.
— Погрейтесь с дороги, я мигом…
Управился за полторы минуты. Именно столько времени понадобилось, чтобы сунуть под бабкины перины ружье футболиста, добыть из-под кровати старинную четверть и утвердить на плече ремень казенной одностволки.
— Явился — не запылился, — доложил служивым и, заметив, что те явно заинтересовались старинной сулеей, добавил: — Сегодня у нас с бабкой что-то вроде юбилея, сорок пять лет сосуществуем под одной крышей. Поэтому не побрезгуете стариковскими хлебом-солью.
Гости оказались не из брезгливых. По крайней мере, так откушали хлеба-соли, что забыли на столе акт об изъятии огнестрельного оружия.
Казенную одностволку лесник вернул на место, а дробовик обмотал полиэтиленом и прикопал в перепревшем навозе. Правда, то была излишняя мера предосторожности. Более никто не покушался на имущество деда Сашка. Вояки, случалось, заскакивали, но исключительно для того, чтобы утолить жажду колодезной водой.
Значительно чаще по ночам горизонт плавили зарницы и небо содрогалось от бега снарядов. Казалось, под звездами мечется обложенная со всех сторон охотниками стая диких кабанов.
Но позавчера на смену снарядному разгуляю пришла автоматная трескотня. Сопровождаемая гулом моторов, она с двух сторон обогнула кордон и укатила туда, где ясным днем проступают очертания похожих на шлемы витязей шахтные терриконы. А сегодня под предводительством прапорщика на боевой машине пехоты пожаловало сразу десятеро гостей. Задавать вопросы служивым дед Сашко не стал. Вместо ответа можно запросто получить пинок под зад.
Но, как и полагается хозяину, поинтересовался: не нужна ли помощь?
— Нам бы малость отоспаться в тепле, — молвил прапорщик, вытряхивая из бороды-расторопши табачное крошево.
— Ну это я мигом организую, — засуетился дед Сашко. — Можете смело занимать мастерскую, в ней до войны метлы да веники вязали, там же и мой служебный закуток. Печка заводится с одной спички, дрова есть, сено — тоже. Для косуль и оленух с лета заготовлено… Только зачем огород городить? У меня в доме три кровати, два дивана, если кому тесно покажется, перины на полу постелим… В кухне большая кастрюля борща готова, воды, чтобы ополоснуться с дороги, нагреем.
— Боюсь — стесним, — засомневался прапорщик. — Да и последнее дело — объедать стариков. У нас ведь всего в достатке, пяток ящиков тушенки, хлеб, сливочное масло…
— Все путем, — заверил дед Сашко. — Две пенсии с бабкой получаем, я при должности еще состою, хозяйство держим. Да и