Правда, жить пришлось на два дома. Но оно, может быть, и к лучшему. Выходные слишком короткий срок, чтобы чавканье за столом начинало казаться чересчур оглушительным.
Однако вскоре свидания и вовсе стали вовсе редкими. Между городом и агрофирмой пролегла граница, которая отрезала мятежную республику от продолжавших скакать на майдане киевлян.
И хотя городскую квартиру от сельского дома отделяли все те же семь километров, дорога только в один конец растягивалась на весь день. Да и не имелось никакой гарантии, что после тягомотного ожидания удастся получить разрешение на пересечение линии боевого соприкосновения, а не осколок мины восемьдесят второго калибра, которыми щедро обменивались враждующие стороны.
Первым не выдержал муж. Укатил на приобретенном за общие деньги грузовичке в Болгарию, где у него жили родственники по материнской линии.
— Как только обустроюсь на новом месте, — сказал по мобильнику, — сообщу свой новый адрес… Хотя сомневаюсь, что ты сразу бросишь больных. Они ведь у тебя на главном месте. Поэтому твои вещи и телевизор оставил. Появится возможность — забери.
Фотинья от упреков воздержалась. Это все равно, что швырять камни вслед уходящему за горизонт поезду. Остановить не остановишь, а вот сердчишко надорвешь. Даже не всплакнула, как это полагается при расставании. Не осталось у нее слез. За день до бегства супруга изрыдалась по скоропостижно скончавшемуся заведующему хирургическим отделением, который был для нее учителем и ангелом-хранителем в одной ипостаси.
Даже поминальную свечу в церкви не смогла зажечь с первых попыток. Из-за беспрестанно набегавших слез отсырела не только антиковидная маска, но и спички, а утыканный свечами столик казался размытым густым туманом костерком.
Хорошо, сыскалась добрая душа. Нашла управу на закапризничавшие спички и под локоток провела за церковную калитку.
— Примите мои самые искренние соболезнования, — рокотал над ухом приглушенный баритон. — Да и все мы скорбим по поводу тяжкой утраты.
По голосу, а еще больше — по запаху дорогого одеколона, Фотинья узнала главу городской администрации, который прошлой зимой оказался на операционном столе с острым приступом аппендицита и о котором ехидный главврач говорил, что мэр посещает туалет лишь после того, как нацепит галстук.
При других обстоятельствах Фотинья, наверное, обрадовалась бы встрече. Все-таки приятно, когда тебя под локоток провожает элегантный мужчина в голубом, под цвет глаз, галстуке. И, возможно, заметила бы завистливые взгляды, которыми гвоздили ее встречные дамы.
Но сейчас хотелось одного — уйти туда, где никто не догадается о кровоточащей душе и где можно сбросить антиковидную маску, на которой смытая слезами тушь оставила траурные дорожки.
— Спасибо, — молвила Фотинья, высвобождая локоть из чужих пальцев. — Дальше я сама…
— Это я должен сказать спасибо. И знаете кому? Паршивому аппендициту. Ведь это благодаря ему я узнал о существовании женщины с руками ювелира от хирургии и косой цвета драгоценного металла. Вот моя визитка, звоните в любое время. Всегда буду рад слышать, лицезреть и помочь в меру слабых сил. Если понадобится спонсор или транспорт…
— Вы очень добры, однако ни в том, ни в другом я не нуждаюсь. И прошу великодушно извинить. Больные ждут.
Распрощавшись с главой администрации, свернула на пешеходную дорожку, которую с одной стороны теснили исцарапанные гусеничной техникой серые поребрики, а с другой — плотный ряд гледичьи.
Эти деревья напомнили Фотинье ее теперешнюю жизнь. Куда не поткнись, везде шестидюймовые шипы. Даже не верилось, что на гледичью однажды вскарабкался убегавший от выгуливаемого без намордника бойцовского пса пономарь местной церкви. Клыков-то он благополучно избежал, а вот хлопот занятым людям доставил изрядно. Вначале — снимавшим с макушки дерева-недотроги спасателям, а затем — травматологам.
А еще Фотинья казалась себе человеком, который балансирует на стуле без трех ножек. Первую вышибла война, вторую — кончина заведующего отделением, третью — бегство мужа.
Слава Господу, цела четвертая. Наверное, самая важная. И пусть похожий на ежика главврач называет ее служебные обязанности гужповинностью, Фотинья благодарна за ниспосланный дар, который помогает художнику создавать бессмертные полотна, а доктору возвращать к жизни таких, как командир самоходчиков.
Правда, в отличие от живописца, хирург прифронтовой зоны — существо измордованное. Он — скорее прикованный к галерному веслу раб, чем окрыленный вдохновением творец прекрасного.
Болотная вода уже просто застаивалась после бесконечной, с малыми перерывами, череды операций. Она все выше поднималась по телу, грозя захлестнуть сердце, а угнетавшая затылок тяжесть, наоборот, переместилась вниз, сковав мышцы плеч.
И развязка вскоре наступила. Поздней ночью доставили пожилого ополченца, в спине и ягодицах которого глубоко увязли десятки мелких осколков. Выуживали чуть ли не под микроскопом, тратя на каждый от десяти до двадцати минут.
И когда наконец появилась возможность разогнуть спину, Фотинья обнаружила, что солнце успело свить гнездо в кроне искалеченного тополя. Но еще больше поразил больничный коридор с влажным после утренней приборки линолеумом. Оказывается, он способен принимать вертикальное положение и заодно отвешивать оплеухи.
В третий раз удивилась тому, что лежит на диванчике в ординаторской и что над ней склонился главный врач больницы. Как всегда, чем-то напоминающий ежика и, по обыкновению, очень ехидный.
— Ты спрашиваешь, почему смердит нашатырем? Это Ульяна Михайловна приводила тебя в сознание. Она же доложила, что питаешься исключительно черным кофейком, а в нем калорий явно маловато для того, чтобы таскать на голове целый золотой прииск. И я ей верю, ведь она живого Ленина видела. Ну а если серьезно, сейчас мы тебя нашпигуем всем, что способствует поднятию тонуса, и в сопровождении сестры-хозяйки автомобилем доставим по месту прописки. Она заодно поможет тебе запастись харчишками на десять дней.
— Зерно надо купить.
— Какое еще зерно? — изумился главврач.
— Для голубей. Двое их у меня на лоджии. Калечки. Возле церкви подобрала.
— Ну вот, ради больных ты готова уморить голодом не только себя, но и горемык-пернатых! — с наигранным возмущением воскликнул главный. — Но знай, увильнуть от гужповинности я тебе не позволю. Республике нужны врачи, которые до кровавого пота тянут лямку, но не ложатся в борозде… Короче, я позвонил куда следует, сегодня пришлют из столицы парочку опытных хирургов. Поэтому отдыхай, наедай брюшко. Но учти, если Ульяна Михайловна доложит, что жировая прослойка возле пупка так и не появилась, отправлю в палату для дистрофиков.
— Нет такой у нас.
— Будет. Специально по такому случаю откроем.
Фотинья малость солгала. Но ее вины в том не имелось. Бывая дома набегами, успевала лишь отмыться, устроить постирушку, постелить на полу лоджии газеты взамен испачканных птичьими какашками и сменить воду в поилке. Зерна же