А все потому, что рожденный подневольным в десятом поколении смиряется со своей долей. Но, признавая главенство человека, Зверь продолжал сторониться его.
Видел, как были наказаны за излишнюю доверчивость олень с оленухой. Приняли солдата-крестоносца за сельского тракториста, который делился хлебом. И поплатились.
И потом, в крови Зверя таился доставшийся от предков страх перед прямоходящими существами. Это по их милости два века назад прерии украсились пирамидами бизоньих черепов. Да и остров, который люди называют Манхэттеном, вырос на костях сородичей Зверя.
Беспричинные, на первый взгляд, случаи тревоги испытывал и прежде. Особенно участились они после убийства оленей. Но ни разу страх не будил его посреди ночи.
Правда, и ночь выдалась мало похожей на предыдущие. Никогда она еще не была так густо обставлена пожарищами. Смущало и возникшее у Саур-Могилы движение. Чуткие ноздри Зверя улавливали запах сгоревшей солярки, а уши — возню артиллерийских тягачей.
Ему на мгновение даже показалось, будто он стоит в самом центре залитой лунным светом прерии, а кто-то невидимый медленно поднимает ствол ружья.
Стряхнув наваждение, Зверь безо всякого разбега опрокинул наземь ворота и растолкал спавшее стадо.
Вопреки обыкновению, шел замыкающим. Останавливался, развернувшись могучим корпусом на девяносто градусов. Словно хотел защитить стадо от витающей в воздухе опасности.
Поэтому предназначенный другим осколок гаубичного снаряда вскользь приняла чугунная башка. И сразу, без всяческого промедления, на месте байрачного пятачка вырос огненный лес. Такой гремучий, что вскипела вода в обложенном плахами песчаника роднике.
* * *
Командир украшенной оленьими рогами БМП Кривуля нарушил приказ ротного — безотлучно находиться при гаубичной батарее, которая занимала огневые позиции у Саур-Могилы. Он вообще хотел отвертеться от задания, сославшись на то, что механик-водитель отлеживается в палатке с острым кишечным расстройством.
— Сам виноват, — отрезал ротный. — Развел, понимаешь, дристунов… Надо было олениной с товарищами по оружию поделиться, а не жрать под одеялом. Короче, выкручивайся как знаешь. Или сам за рычаги садись, или волоки технику на горбу.
Кривуля выбрал первое. Сопроводив в сгустившихся сумерках батарею до огневых, он протянул еще сотню метров и лишь после этого заглушил двигатель.
— Бди, — приказал стрелку, фамилия которого соответствовала штатному расписанию. — Стрилець, — только очень бди.
Стараясь не глядеть на привинченные к броне оленьи рога, выбрался из люка:
— Убрал бы ты эту гадость, что ли? Спасу нет смердит…
— Когда шашлыки из дичи трескал, то говорил другое.
За хамский намек стрелка следовало бы одернуть. Однако Кривуля промолчал. Он был всего лишь призванным по повестке сержантом, а подчиненный — старшиной и вдобавок добровольцем.
Да и силушку имел зверскую. Сам, без посторонней помощи, втащил тушу в десантный отсек. А потом, поигрывая обоюдоострым ножом, освежевал ее за каких-то полчаса.
— Скажи мне, любезный, оленуху за какой хер пристрелил? — спросил Кривуля.
— За компанию. Чтобы потом не оплакивала свое вдовство.
— Это у тебя юмор такой?.. А ведь в Бога веруешь, утром и вечером поклоны перед крестом отбиваешь… Кстати, по поводу креста ротный мне замечание сделал. Так что прячь свое сокровище, куда хочешь, но чтобы из нагрудного кармана не торчало.
— Пошел он, — огрызнулся старшина. — Раз так, то болт ему вместо дичи. Пусть сухпайки грызет.
— Так что насчет Господа? — напомнил Кривуля. — Просвети убогих: как совместить наше ремесло с верой во Всевышнего?
— Истинный христианин, если хочешь знать, должен иметь в одной руке меч, в другой — крест.
— Крестоносцы подсказали? Те, которые ходили отвоевывать Гроб Господень?.. Или сам додумался?
— Сержант, нас ведь сюда послали, чтобы образумить врагов-отщепенцев. А вернуть заблудшие души можно лишь, совмещая убеждение с принуждением. По поводу же крестоносцев тебе отдельное спасибо… Они шлемы, а мы свою ласточку рогами украсим…
— По-твоему, оленуха — тоже враг?
— Нет. Она скотина, предназначение которой удовлетворить мою потребность в качественной пище.
— Но мы-то ее на съедение зеленым мухам оставили.
— Ох, не нравятся мне твои речи, сержант… И вообще, считаю, с сослуживцами дико повезло. Ротный — зануда конченая, у механика-водителя от жратвы и страха клапан на пятой точке каждые пять минут срабатывает, командир — сваренная на голимой воде манная каша, — вогнал обоюдоострый клинок в землю по самую рукоятку, словно точку поставил.
Кривуля после того случая в душеспасительные беседы вступать избегал, с подчиненным стал держаться подчеркнуто сухо. Давая тем самым почувствовать свою командирскую власть. Вот и сейчас, приказав стрелку бдить, спрыгнул на мягко принявшую его землю и зашагал прочь.
— Далеко собрался, сержант? — насмешливо спросил старшина, пристраивая на гусенице походный крест.
— Занимайся своими делами. Молись, да не забывай по сторонам поглядывать.
Шел наугад, путаясь берцами в траве, которая к исходу лета обрела цепкость спирали Бруно. Ему было все равно куда идти. Лишь бы подальше от смрадных рогов и старшины.
— Какая бл… по ногам топчется? — прошипело из темноты.
— Командир боевой машины пехоты, — на всякий случай представился полным титулом Кривуля. — Приданы батарее в качестве сопровождения.
— Считаешь, что это дает тебе право топтаться по живым людям?.. Ладно, не засть сектор обзора, падай в траву… Чертяка, опять мне на мозоли наступил!
— Ты что, сороконожка? Куда ни пойди, везде твои ноги валяются.
— Нет. Разведка. Взвод управления. Окрестности обзираю…
— И что видать?
— Движуху в леске. Похоже, противник на ночлег располагается. Ну ничего, сейчас мы колыбельную ему споем. А потом панихидку закажем… Слушай, это твоя машина с рогами? И боец, у которого крест из кармана торчит, тоже твой? Вот ему и закажем.
— Лесок говоришь? — переспросил Кривуля. — Если хочешь знать, в лесу никакой не противник, а загон для бизонов. Сам видел. Доложи во избежание греха своему начальству…
Однако предупреждение запоздало. Сзади и чуть левее холма, где хоронились в жесткой траве Кривуля с Сороконожкой, слитно ударили четыре орудийных выстрела.
И ночь ответила сторицей. После шестого, теперь уже вразнобой, залпа, огневые позиции у Саур-Могилы содрогнулись от кучно ложащихся реактивных снарядов, а порожденная сдетонировавшими боеприпасами волна смахнула служивых с холма.
Куда подевался Сороконожка, Кривуля не заметил. Если внутри все испепелено рядом пролетевшей погибелью, а из ушей и носа бегут кровавые ручейки, человек способен переживать о ком угодно. Но только не о случайно встреченном разведчике из взвода управления, которого проглотила громовая ночь.
Кое-как поднявшись на ноги, Кривуля побрел туда, где, по его расчетам, должна находиться боевая машина. И очень удивился произошедшими с ней переменами. Ствол