– Ещё не успела.
– Это радует. И впредь не провоцируй меня и никогда не игнорируй мои звонки.
– Это приказ? – хмурюсь.
– Да.
– Ты знаешь, что я не выполняю приказы.
– Но ты сделала бы меня самым счастливым, если бы выполнила этот приказ.
Вот как он это делает? Как находит слова, которые мигом пресекают мой порыв показать свой строптивый характер?
– Ладно. Твой приказ на рассмотрении. Решение оглашу позже.
Слышу, как он усмехается. Представляю его очаровательную улыбку и тоже улыбаюсь.
– Хочешь рассказать мне о своём трудном дне? – осторожно спрашиваю спустя несколько секунд молчания.
– Нет. Хочу, чтобы ты включила камеру и показала мне себя.
– Ты уже видел и оставил мой наряд без комментариев, – с толикой укора напоминаю я.
– Одного фото мне мало, чтобы высказать своё мужское мнение. Хочу рассмотреть тебя детально. Давай, Роли, порадуй меня. Ты – единственное, что сможет сделать мой день лучше.
И вот опять… Всего пара верных фраз – и я готова уступить и показаться ему несмотря на то, что он отказался сделать то же.
– Ладно, подлиза. Уговорил.
Отвожу телефон от уха, включаю камеру и навожу её на своё лицо.
– Доволен? Настроение приподнялось от моей мордашки? – интересуюсь я.
– Значительно. И не только настроение, – отвечает Титов, и я прикусываю нижнюю губу, чтобы слишком широко не улыбнуться.
– У тебя встал на моё лицо? Сочту это за комплимент.
– У меня встаёт на любую часть твоего тела.
– Мне кажется, сегодня ты уже превысил лимит лести.
– Это не лесть, а правда.
– Скорее, способ побудить меня опустить камеру ниже.
– Когда ты прекратишь не верить моим словам?
– Когда ты вернёшься на Морен и вправишь мне мозги.
Титов смеётся, и это лучшее, что я слышала за сегодняшний день.
– Вряд ли получится.
– Считаешь, я неизлечима?
– Не в этом дело.
– А в чём?
– Когда я вернусь на Морен, единственное, что я сделаю, – это затащу тебя в постель и не позволю оттуда выбраться как минимум до следующего года.
Воздух вокруг меня резко повышает градус. Делаю вдох и задыхаюсь, лицо краснеет, сердце срывается в сумасшедший спринт.
Я так сильно жду момента, когда Дима вернётся, что низ живота наполняется теплом и напрягается.
– Опусти камеру и покажи мне себя, – произносит Титов напряжённым голосом.
– Опять приказываешь?
– Опять.
– И я опять должна его выполнить, чтобы сделать тебя самым счастливым?
– Ты должна его выполнить, потому что я чёртов мазохист, который до жути соскучился по тебе и хочет по максимуму усложнить себе пребывание вдалеке от тебя.
Срываюсь на смех, преисполняясь ни с чем несравнимой радостью. Ну какой же он мартовский кот. Что ни реплика, то в самое сердце. Я даже забываю о варианте, что Титов может просто заливать мне сироп в уши. Подумаю об этом позже. Сейчас же я отодвигаю телефон так, чтобы в камеру попадали мои грудь и живот. Я не вижу, как Титов смотрит на меня, но соски всё равно заостряются, и Диме наверняка это видно даже по камере, ведь ткань лифчика тонкая и прозрачная.
– Дьявол, Роли, – с шумным выдохом произносит он и затихает. Слишком долго. Я даже начинаю думать, будто связь оборвалась.
– Ты ещё тут?
– Тут.
– Почему молчишь?
– Отдаю все силы, чтобы убедить себя не прилететь к тебе прямо сейчас.
– И как успехи?
– Сомнительные. Спусти камеру ещё ниже.
– Ты точно мазохист, – смеюсь, но повинуюсь, передвигая камеру к таким же прозрачным трусикам, и слышу повторный выдох, сообщающий о том, как тяжело сейчас Диме.
Он ничего больше не говорит, видимо, не может, поэтому я решаю взять инициативу в свои руки. В прямом смысле. Набираюсь смелости и запускаю пальцы в трусики. Сначала провожу по влажным складочкам, а затем касаюсь клитора и начинаю ласкать себя, издавая тихие стоны.
– Ты изверг, Гордеева, – эта фраза звучит совсем глухо.
– Мне остановиться? – спрашиваю сквозь стон.
– Даже не думай. Лучше представь, что это моя рука у тебя в трусах.
И я представляю. Прикрываю веки и в красках рисую, как Дима лежит рядом и касается меня своими умелыми пальцами. Как целует шею и сводит с ума своим шёпотом и запахом. После нашего единственного интима теперь у меня есть возможность вкладывать в свои фантазии самые мелкие детали, быстро доводящие меня до исступления.
– А я буду представлять, что это твоя рука сейчас обхватывает мой член.
Сквозь морок похоти до меня доносятся его вкрадчивые слова, и где-то вдалеке о себе напоминает смущение, но я не обращаю на него внимания. Все мои мысли сконцентрированы на своём удовольствии и на том, что Дима наблюдает. Не уверена, что в жизни смогла бы так ласкать себя перед ним, но сейчас я это делаю раскрепощенно, с неприкрытым наслаждением, добавляя к своим фантазиями ещё и то, как я удовлетворяю Диму. Как сжимаю его член рукой, а ещё лучше – обхватываю ртом, ласкаю языком, вбираю по возможности глубоко и помогаю себе ладонью.
Это слишком горячо и желанно. Не могу сказать, что я кайфовала от минета, когда делала его Егору, но сейчас картинки о том, как я сосу Диме, сладко будоражат. Организм будто воспламеняется, чувствительность обостряется. Каждое прикосновение к себе ощущается более сильно, а комментарии Димы о том, что он не видел ничего более шикарного, чем я сейчас, сводят с ума. Возбуждение достигает критической точки. И я неожиданно для самой себя кончаю до безобразия быстро и никак не могу это предотвратить. Издаю громкий стон, сотрясаясь в оргазме и от удивления раскрываю глаза. Как такое возможно? На солнце сегодня, что ли, перегрелась? Или это так сказывается тоска по Диме?
– Пиздец, – то ли с изумлением, то ли с удовлетворением ругается Титов. – И кто теперь из нас скорострел? – добавляет с насмешкой, но после пережитого оргазма я не в состоянии ни смутиться в полной мере, ни что-либо ответить. А даже если и могла бы говорить, всё равно не получилось бы.
Все мысли разлетаются по сторонам, как стая напуганных птиц, а сердце подпрыгивает, когда дверь в мою спальню вдруг резко открывается и внутрь врывается заплаканная Ари.
– Арина! – роняю телефон на кровать и спешу накрыть себя пледом. – Что за чёрт?! – кричу я, вкладывая в голос и негодование, и беспокойство.
Но сестра не обращает внимание на мой крик. Как, похоже, и не осознаёт, чем я тут только что занималась.