1960-е годы были для ГДР годами чудес. За пять лет после строительства стены заработная плата выросла на 15 %. В 1966 году рабочая неделя была сокращена до 45 часов. Выходные по субботам последовали год спустя. К концу десятилетия в большинстве домохозяйств был телевизор, а в более четверти – холодильник и стиральная машина. У восточных немцев наблюдались признаки болезней достатка: 40 % имели избыточный вес; люди ели на 50 % больше жиров, чем следует, и запивали их большим количеством пива и водки17. Дома и под открытым небом формировалась новая культура досуга. Официальное исследование среди школьников и студентов, проведенное в 1969 году, показало, что у 68 % была пара лыж, у 66 % – фотоаппарат, у 50 % – портативный радиоприемник, у 30 % – мопед и у 17 % – кожаная куртка. А у 16 % была вещь, о которой все мечтали, чтобы получить кусочек свободы, – палатка18. Пенсионеры, напротив, были счастливы иметь простое радио и общий туалет на лестничной клетке. Больше всего выиграли мужчины: их свободное время выросло с 37 до 48 часов в неделю; женщинам требовался скудный дополнительный час, чтобы достичь 27 часов в неделю, поскольку на них лежало домашнее хозяйство19. Хотя ГДР никогда не была клеткой из золота, она определенно становилась комфортнее.
На международном уровне ГДР наконец превратилась в суверенное государство. В 1967 году она подписала отдельные пакты с братскими социалистическими странами Восточной Европы и была признана Камбоджей, Египтом и другими государствами “третьего мира”. В следующем году она отправила свою команду на Олимпийские игры в Мексику, а четыре года спустя в Мюнхене (Западная Германия) выступила со своим флагом и гимном; с тех пор будет звучать только музыка гимна, без слов, восхваляющих единое отечество. В 1973 году Восточная и Западная Германии подписали “Основной договор” (Grundlagenvertrag), фактически признавая друг друга суверенными государствами. В том же году две Германии были приняты в Организацию Объединенных Наций.
В социалистическом сердце борьба и любовь всегда были едины. В младенчестве режим был одержим внешними классовыми врагами. Стена обратила его взор на тех, кто внутри. Именно сейчас SED стала одновременно заботливой матерью и карающим отцом, а ее “любовь” сделалась более принудительной и агрессивной. И у власть имущих было так много любви! Эрих Мильке, недавно ушедший в отставку глава Штази, произнес перед народным собранием в ноябре 1989 года знаменитые слова: “Я люблю всех людей [alle Menschen]”. Именно “дети ГДР”, родившиеся в течение десятилетия после 1945 года, выросли с бременем этой любви на своих плечах. По словам историка Доротеи Вирлинг, любовь SED для них была “одновременно воодушевляющей и угнетающей”20. Их выбрали в качестве новых социалистических мужчин и женщин, и в то же время им постоянно напоминали об огромном долге перед их антифашистскими отцами и дедами. В целом люди стали объектами патернализма и наблюдения – как дети, которых любят, но которым не совсем доверяют. Именно в 1960-х и 1970-х годах Штази превратилась из шпионского агентства в левиафана внутреннего наблюдения, одновременно с тем, как размножились государственные детские сады и другие службы соцобеспечения. О людях заботились больше, чем когда-либо прежде, и круглосуточно наблюдали за ними.
Хотя ГДР никогда не отказывалась от физической силы, она разработала и усовершенствовала более мягкие формы дисциплины и власти. Людей учили ходить на поводке, который постепенно ослаблялся, в то время как режим следил за тем, чтобы добавленным кусочком свободы не злоупотребляли. За это небольшое дополнительное пространство для отдыха и развлечений пришлось заплатить сдержанностью21. В 1961 году члены FDJ все еще лазили по крышам, чтобы уничтожать антенны, обращенные на Запад. В течение 1970-х годов режим смирился с тем фактом, что люди все равно найдут способ смотреть западногерманское телевидение. Это даже позволило производить и продавать цветные телевизоры, оснащенные необходимой системой кодирования цвета PAL. Точно так же молодежные клубы, рок-музыка и синие джинсы больше не подвергались нападкам, а терпелись – Levi’s поступили в продажу в Восточном Берлине в ноябре 1971 года.
Однако такая мини-либерализация всегда имела четкие пределы и происходила только под бдительным оком диктатуры. Летом 1973 года ГДР пригласила молодежь всего мира в Восточный Берлин на X Всемирный фестиваль. Она хотела, чтобы это стало демонстрацией ее открытости. Длинноволосым юнцам разрешили сидеть в парках и играть на гитаре. Западные студенты распространяли листовки, а группы свободно дискутировали перед толпой на Александерплац. Официально фестиваль был признан успешным. За ту неделю, что он длился, было арестовано не более двух дюжин участников. Но это произошло только потому, что Штази заранее прошлась по обществу частым гребнем, устраняя любых потенциальных смутьянов и инакомыслящих. В дополнение к своему регулярному персоналу в столице Штази привлекла более 4 тысяч специальных сотрудников и получила под свое командование 20 тысяч полицейских, многочисленные вертолеты и элитные армейские полки. В специальных лагерях членов FDJ обучали тому, как противостоять аргументам классового врага. Когда выступали западногерманские молодежные организации, сотрудники Штази надевали синие рубашки FDJ и занимали “стратегические позиции” среди зрителей. За шесть месяцев до фестиваля 26 тысяч человек были помещены “под наблюдение”. Телефоны нескольких тысяч человек прослушивались. Более 1800 человек были брошены в тюрьмы. Еще 3 тысячи “асоциалов” были отправлены в работные дома для несовершеннолетних, специальные приюты и психиатрические лечебницы. С 20 тысячами человек Штази провела “беседы”, чтобы отговорить их даже думать о поездке в столицу22. Ослабление поводка для большинства обернулось ужасной ценой для меньшинства, которому не доверяли и не позволяли спокойно гулять.
Несмотря на все свои недостатки, Ульбрихт разделял утопическое видение социализма и проявлял определенную креативность. В 1963 году он запустил программу “Новая экономическая система” (Neues Ökonomisches System, NÖS)23. Целью было догнать запад в технологическом рывке, а затем и перегнать. Централизованное планирование было смягчено, и предприятиям было предоставлено больше свободы – среди прочего они могли оставить часть своих доходов для инвестиций или оплаты труда сотрудников вместо того, чтобы возвращать их государству. Огромные средства были вложены в исследования и технические разработки. Проблема заключалась в том, что