Однако решающим фактором стал раскол в самой власти. В августе Хонеккеру удалили желчный пузырь и часть толстой кишки; от него скрыли, что рак распространился и на почки. В сентябре Хонеккер вернулся в Политбюро, будучи призраком самого себя. Пока в Лейпциге росло число демонстрантов, в Восточном Берлине шла борьба за то, кто станет преемником. Именно в этом вакууме власти лейпцигскому дирижеру Курту Мазуру удалось встретиться с местными партийными лидерами и добиться от них публичного обещания поддерживать мирный диалог, призывая всех сохранять “спокойствие” (Besonnenheit). Когда демонстранты начали марш, местные командиры ждали указаний из Берлина: остался ли в силе первоначальный приказ остановить толпу силой, если это необходимо? Ответа из Берлина не последовало: Эгон Кренц, наследный принц, был занят устранением Хонеккера и не хотел пачкать руки в крови. Командиры решили последовать примеру местных партийных боссов и деэскалировать ситуацию. К тому времени, когда в 19:30 Кренц перезвонил, толпы уже окружили старый город и прошли мимо здания Штази. Ненасилие победило.
Кренц сменил Хонеккера 18 октября 1989 года, но режим так и не восстановил свой авторитет. SED умирала, как и сам Хонеккер. События той осени обнажили степень дезориентации и потери воли, невиданную со времен восстания 1953 года. Однако на этот раз Советский Союз и пальцем не пошевелил. Советские танки остались стоять в ангарах. Для ГДР это было точкой невозврата.
Инициатива теперь была на стороне протестующих. Воодушевленные люди собирали все более многочисленные демонстрации. В последний понедельник октября к протестам в Лейпциге присоединились около 300 тысяч человек, едва ли не больше половины жителей города. В Дрездене и Карл-Маркс-Штадте в начале ноябре на улицы вышла четверть населения. Молитвенные собрания, петиции и молчаливые марши распространились по всему региону. У церкви в Цвиккау (с населением города в 100 тысяч человек) собралось 10 тысяч поддерживающих демократию, воссоединение и Neues Forum16.
Для некоторых диссидентов в происходящем было слишком много народовластия. Они хотели, чтобы люди разошлись по домам, предоставив им возможность вступить в диалог с SED и реформировать социализм от их имени, прежде чем ситуация выйдет из-под контроля или окажется в руках западных капиталистов. Сам Neues Forum разделился. В Берлине Бербель Боляй была рада оставить SED за рулем, лишь бы на борт поместилось больше людей. В Саксонии, напротив, низы не были заинтересованы в реформировании партии.
Кренц пообещал Wende с экономическими реформами, конституционным судом и признанием лиц, отказывающихся от военной службы по убеждениям, но с SED во главе. Потрясенная партия согласилась на сотню диалогов на местах, но они лишь подтвердили подозрения, что SED пытается удержаться у власти любыми доступными способами.
Газеты, внезапно ставшие критически настроенными, и публичные рассказы арестованных протестующих о жестоком обращении с ними со стороны сил безопасности еще больше усилили недоверие. То, что у двенадцатилетней девочки взяли “образец запаха” для использования в будущем служебных собак, отдавало теми самыми нацистскими методами, против которых боролась антифашистская ГДР17. Активисты, выступающие в защиту гражданских прав, и писатели продолжали агитировать за реформированную социалистическую республику. Романист Стефан Гейм высмеивал тех, кто бежал из ГДР, называя их филистерами-потребителями (Spiessbürger) с примитивным взглядом на демократию18. У диссидентов была “собственная стена в головах”, как позже самокритично заметила Боляй: “Мы могли видеть только до стены, но не дальше нее”19. Все больше и больше людей поступали именно так. В октябре лишь несколько демонстрантов тут и там размахивали флагом Западной Германии или сжигали флаг ГДР20. К началу ноября призывы к прекращению правления Штази и SED дополнились призывами к воссоединению.
Режим был парализован. 1 ноября Кренц прилетел в Москву и признался Горбачеву, что ГДР фактически обанкротилась. Волнения в стране продолжались. В течение недели на улицы вышло более миллиона человек, призывая лидеров уйти в отставку. 4 ноября 1989 года от четверти до полумиллиона человек собрались на берлинской Александерплац на демонстрацию, которая, что уникально, была официально разрешена и транслировалась в прямом эфире по государственному телевидению. Известные актеры призвали SED отказаться от монополии на власть, и присутствующие их поддержали. Бывший глава Штази Маркус Вольф был среди официальных ораторов – его освистали.
Поток людей, бежавших в Западную Германию через Чехословакию, продолжался. Горбачев приказал Кренцу открыть границы, чтобы выпустить пар и предотвратить взрыв. 6 ноября Политбюро опубликовало новый закон о путешествиях, согласно которому тридцатидневные визы должны быть выданы в течение тридцати дней. Всего пару месяцев назад в этом увидели бы чудо. Однако теперь это вызвало возмущение общественности. Люди жаловались на множество подвохов, лазейки для произвола чиновников и (по их мнению) чрезмерно долгое время обработки. Те, у кого не было семейных связей и западногерманских марок, были раздражены тем, что в законе ничего не говорится об иностранной валюте. Лидеры SED были озадачены гневной реакцией. Что еще хуже, Чехословакия пригрозила закрыть границу с ГДР, чтобы остановить поток. У режима возникла новая идея: что, если дать заявителям на выездную визу разрешение напрямую пересечь границу с Западной Германией, без обхода через Чехию? Это позволит сэкономить драгоценное топливо! Но была одна загвоздка. Граждане, которые просто хотели съездить с визитом, чтобы посмотреть запад, могли в итоге подать заявление на выездную визу и никогда не вернуться.
9 ноября 1989 года ЦК партии собрался и среди прочего внес поправки в правила поездок. Заявки на постоянную эмиграцию будут рассматриваться без задержек. Кроме того, поездки на Запад могут быть осуществлены в кратчайшие сроки